Она кладет трубку и долго смотрит сквозь меня. Я ерзаю на стуле. Ее пальцы дрожат.
- Можешь быть свободна, Нея. – Наконец, говорит женщина.
Меня не нужно уговаривать. Я ухожу, не дожидаясь, когда она опомнится, сообразит, зачем меня вызывала, и придумает изощренное наказание.
Школа кипит.
Весть о смерти Эллы взбудораживает всех учащихся.
Лена и ее подруги рыдают – натурально. Льют слезы и записывают истории для Инстаграма. «Ее уход – самая большая наша боль! Как теперь жить? Мы не знаем».
«Так же, как и жили раньше. – Хмыкаю я про себя. – К вечеру забудете и организуете очередную тусовку».
Листовки с фотографиями Эллы на информационном стенде быстро меняются на памятные стенгазеты о безвременно ушедших ученицах. Начальник полиции объявляет комендантский час: эта новость будоражит учеников не меньше, чем известие о гибели Эллы. Все возмущены тем, что вечерами им теперь придется сидеть по домам.
Я встречаю Сару после уроков, и мы вместе отправляемся к ней домой.
- Зеркало работает. – Сообщаю я. – Я повесила его в изголовье, и больше мне не доводилось видеть эту тварь.
- Я рада! – Она разламывает напополам батончик и протягивает половину мне. – Ленту носишь?
- Естественно. – Задираю кофточку.
Лента опоясана вокруг талии.
- Молодец. Это важно. – Подруга откусывает батончик и, не дожевав, продолжает. – Мне жутко интересно, что там с твоим проклятьем. Надеюсь, мама сможет это понять.
- Микке тоже видел его.
Я кусаю батончик. Мм-м, шоколадно.
- Кого?
- Этого демона с когтями.
- Ферьефно? – Таращится на меня Сара.
- Да, но не сознается мне в этом. Не знаю, почему. А у самого глаза краснющие, и кровоподтеки на шее. – Слизываю шоколадные крошки с губы. – Наверное, стесняется. У меня тоже были комплексы по поводу моих кошмаров.
- А ты замечаешь закономерность?
- Какую?
Сара окидывает меня пронзительным взглядом.
- Эта тварь атакует всех, кто тебя окружает.
- О, боже…
- А я о чем! – Сара закусывает батончиком и продолжает: - Возможно, в этом и есть твое проклятье. Потерять всех, кто дорог. Сойти с ума.
- Значит, я это все притягиваю? – Трясу головой. – Нет, не может быть. Хотя…
- Что?
- Раньше мне часто снилось, будто мне заламывают руки и насильно втыкают иголки в вены. Я думала, что вижу будущее: ну, типа, как – из-за своих кошмаров скоро попаду в дурку.
- Вполне возможно.
- Но я не об этом.
- А о чем?
- Что, если это не будущее? Что, если это настоящее?
- В смысле? – Сара прячет остатки шоколадного батончика в карман.
Я пялюсь в промозглое небо в поисках ответов.
- Не знаю, как говорить о таком.
- Да говори уже! – Подруга пихает меня локтем в бок.
- Ай, больно! – Возмущаюсь я.
- Ненавижу, когда ты так не договариваешь!
- Просто я думаю… А что, если моя мать жива?
- Это как? – Она останавливается.
- Что, если она всегда была жива? – Оборачиваюсь я. – Вчера нам звонили из Ангеста, это психушка. Голос спросил: «мама»? А когда я перезвонила, трубку взяла дежурная и ответила, что с этого номера никто не мог позвонить.
- Очуметь. – Выдыхает Сара.
Мы продолжаем путь.
- А еще ко мне стали возвращаться воспоминания. Я вижу себя в детстве с мамой. Она читает мне книжки, укладывает спать. Если у меня никогда не было матери, мог ли мой мозг выдумать все это? Или я помню Ингрид, но мое воспаленное сознание заставляет меня думать, что это была не она, а моя мать?
- Я знаю, кто точно должен знать об этом. – Уверенно говорит подруга.
- Кто? Анна?
- Нет, Ингрид. – Она многозначительно поднимает одну бровь.
- Предлагаешь припереть ее к стенке и потребовать ответов?
Сара улыбается.
- Если не хочешь, чтобы она оградила тебя от правды в очередной раз, то ничего не говори ей. Просто проследи. Кому она звонит? Кому пишет? С кем общается?
- Предлагаешь шпионить за ней?
- Да. А еще провести небольшой обыск, когда твоя тетушка отправится, скажем, в булочную.
- Думаешь, я способна на такое?
- Ну, деточка, - говорит подруга снисходительным тоном, - если бы ты не нашла документы Вильмы, ты бы так и не узнала, что у тебя была бабушка, и есть дом в Реннвинде, так?
- Так.
- Значит, ты должна докопаться до правды, какой бы горькой она не была! – Восклицает она. – Хватит это терпеть! Ты не младенец, тебе скоро восемнадцать!
Сара говорит это тоном госпожи Экман, и я не выдерживаю – сгибаюсь пополам от смеха. Мы хохочем, и мне становится очень легко. Теперь у меня есть цель, есть что-то похожее на план. А еще меня не оставляет ощущение, что правда уже очень близко: нужно только протянуть руку и коснуться ее.
- Что там, кстати, насчет Микке? – Спрашивает подруга, когда мы успокаиваемся.
- А что?
- Вы видитесь все чаще.
- Ах, это…
И я рассказываю ей о нашей прогулке, о песнях, о поцелуе и решении быть вместе.
- Ты точно хочешь этого? Микке – красавчик, и все такое, но мне показалось, тебе нравится кое-кто другой?
- Кое-кто другой не для меня. – Отметаю я любые мысли о том, что мы когда-нибудь сможем быть парой с Хельвином. – К тому же, у него уже есть, кого целовать.
- Ты про эту выставочную болонку? – Морщится Сара. – Мне кажется, у него с ней не серьезно. Так, прилипла, наверное, к нему на одной из вечеринок, а теперь он не знает, как от нее отделаться.
- А чем плоха болонка?
- Тем, что ты заводишь элитную псинку ради показухи, а потом в какой-то момент понимаешь, что для души тебе нужна хорошая и умная овчарка. Верный друг, который будет сопровождать тебя в поездках, валяться с тобой в грязи и подарит немало радостных минут.
- Я тебе кто, собака?
- Согласна. – Хохочет Сара. – Хреновая метафора. Попробую объяснить на примере машин: вот есть у тебя спортивная тачка, крутая, все заглядываются, но на бездорожье она бесполезна – бампера в клочья, днище в кашу, колеса увязли. А есть надежный внедорожник.
- Это еще хуже! – Стону я.
- М-да. – Тянет она с умным видом. – Примеры не самые лучшие, но мысль ясна. И вообще, я верю в половинки. У каждого из нас где-то есть человек, который предназначен именно нам. Наша идеальная пара. По одиночке вы потерянные люди, а когда вместе: бдыщ, пыщ, ба-бах! Все становится другим. Даже, если ты его больше ненавидишь, чем любишь. Только вместе вам так хорошо, как не бывает порознь.
- Это ты про себя и Улле?
- Что-о? Не-е-ет! – Отмахивается Сара.
Мы уже подходим к ее дому, и я вынуждена остановить девушку, придержав за рукав. То, что я вижу на крыльце ее дома, ей лучше не видеть. Все мое тело покрывается ледяными мурашками.
- Ты чего?
- Не смотри туда. – Прошу я.
Но эти слова оказывают обратный эффект: Сара резко поворачивается, и от увиденного ее глаза распахиваются в ужасе.
40
Секунда, и девушка издает такой силы крик, что мне режет по ушам.
Три ворона, испугавшись, взмывают в воздух. Четвертый лишь дергает окровавленным клювом и бросает на нас короткий взгляд. Птица недовольна, ведь ее отвлекли от дикой трапезы – она ковырялась в кишках животного, распластанного на ступенях возле двери трейлера.
- Пошел! Пошел прочь! – Визжит Сара, размахивая руками.
Она бежит к вагончику и падает на колени перед трупиком любимца.
- Как же? Как же так? Ко-о-о-от!
Я успеваю схватить ее за плечи буквально за секунду до того, как она сгребет останки своего питомца и прижмет к груди.
- Нет… - Стонет она, сгибаясь надо его трупом. – Нет!
Я оттаскиваю ее назад.
- Сара!
Чем больше на это смотришь, тем сильнее звенит в ушах.
Кот просто растерзан.
Но не зверьем – тот, кто сделал это, определенно обладал интеллектом: глаза животного выколоты, лапы переломаны, брюхо вспорото чем-то острым и выпотрошено, а все содержимое брюшины разбросано рядом с мохнатым тельцем. Кот раскинулся в неестественной, беспомощной позе. Липкая кровь, вытекшая из него, перемешана с грязной землей и испещрена следами птичьих лапок.
