— Охраняешь, — пояснил чужак. В его голосе звучала явная, довольная насмешка сытого хищника, который благосклонно решил поиграть, раз добыча напросилась сама. — Меня или от меня?
Да больно надо, подумала я.
— Просто чужаков не люблю, кто-то должен проверить, чтобы ты случайно не в ту яму не провалился.
— Значит, от меня, — он оторвал руки от земли и медленно поднялся. Так плавно, как можно сделать только специально. Он не хотел пугать меня, или напротив — давал время одуматься и убежать.
Чужак больше не казался мне опасным. Всё загадочное очарование рассеялось вместе с откинутым капюшоном. Он был обычным человеком, неважно, что там напридумывал Арни или померещилось мне спросонья, может и обладал какой-то силой, но она не делала его лучше, не ставила выше других. Да и медальон, который уныло висел на его груди, казался лишь обычной хоть и вычурной безделушкой.
Я выбралась на ровную, протоптанную землю, сапог жизнеутверждающе чавкнул, чем вызвал у чужака нечто похожее на смешок, а мне резко перестало быть стыдно. Близко я не подошла, остановилась слева и чуть позади него. Плащ притягивал взгляд, он оказался не однотонным, на нём чёрным на чёрном были вытканы какие-то на вид бессмысленные узоры. Тонкая, кропотливая и очень долгая работа. Кончики пальцев у меня неприятно зачесались при одной только мысли о том, сколько ран такой рисунок после себя оставил. Чужак смотрел на дом, и я повернула голову, пытаясь понять, что же он там нашёл.
Один этаж, наглухо заколоченные ставни на окнах и чуть покосившаяся крыша составляли богатство, которое смогло пережить свою последнюю хозяйку на полтора десятка лет. Ступени на крыльце провалились, все, кроме одной посередине, словно она ещё пыталась что-то доказать, вступала в битву с временем, самым беспощадным врагом. От земли по стенам поднималась плесень, дерево сырело в наших дождливых краях, стоило только оставить жилище надолго без отопления. Не знаю, сохранилась ли тут вообще печь. Я никогда не заходила внутрь, а через щели между ставнями трудно было что-либо рассмотреть, только грязные разводы на чудом сохранившихся стёклах.
— Не уйдёшь? — равнодушно осведомился чужак.
Мне чудился его взгляд, как будто на затылке у него тоже были глаза, неотрывно следившие не только за мной, но и вообще за всем вокруг. Не имело значения, в какую сторону я сделаю следующий шаг, он узнает об этом. Увидит. Сразу же. Заранее.
— Зачем ты здесь? — выпалила я вопросом на вопрос, как будто побоялась опоздать.
— Это мои владения, — так же холодно ответил он, как будто официальное уведомление сделал.
— Не может быть.
— Почему? — с вежливой заинтересованностью уточнил он.
Я растерялась. Да, собственно, почему нет? Не могла представить себе нормального человека, который однажды захочет купить это место, да и что с ним потом делать?
Чужак на нормального походил очень отдалённо.
Он терпеливо ждал ответа, я пожала плечами, чтобы проверить, правда ли он был способен видеть меня спиной, реакции закономерно не получила, мысленно отругала сама себя и пояснила:
— То есть, может, конечно, но… Я просто не думала, что кто-то проявит интерес к дому. В нём невозможно… жить.
Чужак хмыкнул и пошёл к крыльцу. Я открыла рот, чтобы предупредить, но передумала. Самоуверенный человечишка, пусть сделает свою ошибку, не первую, но эта его точно научит осторожности.
Он протянул руку и дотронулся до покосившегося облезшего поручня. Я прикусила нижнюю губу в ожидании, но ничего особенного не происходило. Чужак переступил через остатки ступеней, поднялся на крыльцо и остановился перед дверью.
— Не трогай, — не выдержала я.
— Почему? — Он откровенно насмехался надо мной, но беззлобно и со странной, едва уловимой теплотой, как будто приглашал в игру, в которой не бывает проигравших. Его голос нравился мне всё больше.
На домике лежало проклятие. Вернее, заклятие, но это слово звучало не так грозно, особенно когда целью его употребления была попытка отвадить детей от этого места. Некая защита, которую ведьма установила перед смертью, чтобы нажитое её предками не досталось убийцам. Действие защиты я испытала на себе, и сказкой она мне совсем не показалась. До сих пор она продолжала исправно работать — никто не мог зайти внутрь дома, попытка вызывала боль, жуткую, нестерпимую, ломающую тело на тысячи осколков.
Чужак взялся за ручку и толкнул дверь. Та с приветственным скрипом отворилась.
— Но как?
Меня хватило на два коротких слова, хотя в голове разом возникла куча вопросов. Много лет, сколько я себя помнила, я пыталась зайти в этот дом, раз за разом придумывала новые способы, ставила эксперименты, но ничего не выходило. Всё заканчивалось дикой болью, которая заставляла отползать от крыльца по земле. То же самое случалось, если посильнее потянуть за ставни на окнах. Не получилось проникнуть в дом и у остальных жителей Хюрбена, а пробовали многие, сначала хотели разграбить, потом сделали из попыток нечто вроде местного аттракциона и пробы для юношей, ритуала, после которого мальчишки могли с гордостью называть себя взрослыми. В последние годы интерес к дому сошёл на нет. Жизнь и смерть знахарки остались в прошлом, превратились в скучный рассказ, который мало кто хотел вспоминать, а дорожка к дому начала зарастать травой.
— Я же сказал, это мои владения.
Чужак продолжал стоять ко мне спиной, я до сих пор не видела его лица. Подумала, что если он сейчас скроется в доме, то я не смогу зайти следом. Не рискну сделать попытку, чтобы не позволить ему насладиться результатом. Задержать его мне было нечем. Я чувствовала, что игра продолжалась, настал мой ход, и я лихорадочно перебирала в уме варианты, почему дом вдруг согласился впустить незнакомого человека.
— Магия крови, — озвучила я то, что вертелось на языке. Вот что охраняло дом, не давая чужим пройти. Это его владения, не покупка, чужак бережно обращался со словами, они оставались предельно точны. Наследство, если он состоял в родстве со знахаркой. Не он был здесь чужаком, это все мы, любители ничейного добра, оказались не ко двору. Смутная мысль вертелась в моём мозгу, никак не давая себя ухватить. Воспоминание, давно погребённое под тоннами прочих.
Магия крови. «Здравствуй, мама».
— У неё не было родни, — вслух вспоминала я обрывки чужих разглагольствований, которые в детстве обожала подслушивать по вечерам в трактире.
— Был сын.
Я знала, что он говорил о себе, но что-то в памяти не сходилось. Знахарка была молода, многие сетовали на то, что она не успела передать свои умения потомкам. По крайней мере, те умения, что помогали Хюрбену выживать без лекарей десятилетиями. И всё же чужак не врал, как «не врал» и дом, когда впустил его, и тут я вспомнила:
— Его разорвали звери.
Стало неуютно от собственных слов, как бывает, когда говоришь о ком-то в его присутствии, но так, словно его и нет вовсе. А я всего лишь… обвинила его во вранье? Сообщила о его смерти?
Я прикусила нижнюю губу, ожидая ответа. По спине прошёл холодок, как будто дунул несуществующий здесь ветер, пошевелил непослушные локоны, словно хотел вежливо указать, что те снова выбились из хвоста.
— Да, — равнодушно подтвердил чужак. — Его разорвали звери.
И обернулся.
Я вздрогнула. Не от страха или неожиданности, а оттого, что в мозгу словно промелькнула вспышка.
Я знала его.
Понятия не имела кто он, видела его впервые, но я его знала. Возможно, встречала во сне, в детстве или в другой жизни, это ничего не меняло, я была абсолютно уверена, что наши пути пересеклись не впервые. Любопытство растекалось вместо крови по венам, поднималось к сердцу и наполняло его жаждой совершить очередную несусветную глупость.
Чужак криво, ядовито усмехнулся, он по-своему воспринял моё короткое замешательство, я догадалась, что хорошей реакции он и не ждал. Сердце сжалось.
— Не впечатляет?
— Нет, — честно ответила я, взяв себя в руки.
