что меня особенно волнует. Моя работа — беспокоиться о душах в моем царстве. Это своего рода чистилище. Каждой душе, входящей в мои владения, отведено определенное количество времени, чтобы проявить себя тем или иным способом. Я не решаю, сколько времени это займет или как это будет сделано. Это решать Остальным.
Как только они найдут свое предназначение, появится ангел или демон, чтобы увести их за пределы. То, куда попадают души после того, как покидают мое царство, является прямым результатом проведенного ими здесь времени. Я не знаю, где это, и мне все равно. Меня никогда по-настоящему не волновало, что происходит с этими душами, когда они уходят от меня. Я наблюдаю только по мере необходимости, чтобы убедиться, что они остаются на своем пути.
Люди никогда ничего не значили для меня; Лена стала исключением. В тот момент, когда мой взгляд упал на нее, я понял, что она будет отличаться от всех остальных. За свою жизнь я повидал так много людей, но ни один из них не вызвал у меня такого интереса, как она. В ее мерцающих карих глазах читается боль, но она способна замаскировать это за пустым фасадом, на который низшие существа не обратили бы внимания.
Для меня время работает по-другому. Нет ни начала, ни конца. Два человеческих года назад я впервые увидел ее, разбитую и окровавленную, на полу в ванной, и я был мгновенно очарован. Мне хватило всего одного взгляда на нее, чтобы образ ее высоких скул и полных губ запечатлелся в моей памяти на всю вечность. Если не считать нескольких веснушек с носом-пуговкой, ее фарфоровая кожа чиста как день. Она поразительно красива.
Со стороны она может показаться скорее соседкой, но на самом деле она глубоко замучена. Она научилась своей фальшивой улыбке для всего остального мира, но, как я уже упоминал, я способен видеть в людях то, чего нет у обычных людей.
Тьма в ее душе говорит со мной на уровне, которого я не понимаю, даже спустя два года. Она сломлена, красива и отчаянно пытается найти то, чего, скорее всего, никогда не найдет в своей жизни.
Эта разбитая душа не жаждет ничего, кроме покоя в конце. Она понятия не имеет, что Смерть наблюдала за ней. Сегодня она выглядит более печальной, чем обычно, когда идет от своего многоквартирного дома к своей старой потрепанной машине. Как будто она не хочет, чтобы кто-нибудь видел, куда она идет. Очевидно, я собираюсь последовать за ней, чтобы узнать, что она задумала. Мой идеальный маленький питомец, который привлекает все мое внимание.
Она меня не увидит. Никто не увидит меня в моей истинной теневой форме, если я сам этого не захочу. Я подумывал о том, чтобы открыться ей в своем человеческом обличье, просто чтобы иметь с ней какое-то взаимодействие, но сохранять дистанцию будет слишком сложно для меня, как только я это сделаю.
Когда люди думают об олицетворении смерти, они автоматически предполагают, что я похож на то, о чем они читают в своих книгах или что они видят на своих экранах — фигуру скелета в длинной черной мантии, держащую косу. Хотя я полагаю, что моя магия дает мне возможность выглядеть подобным образом, с косой больше хлопот, чем ее стоит носить с собой. Моя истинная форма намного сложнее.
Лучший способ описать мое самое подлинное «я» — это плотное облако дыма. Головоломка, я знаю, но как бы свободно ни струился дым, он также обладает способностью быть плотным. Я могу изгибать тени по своему желанию, поскольку они являются продолжением меня самого. Темные завитки часто танцуют у моих ног. В своем естественном состоянии я кутаюсь в длинную мантию с капюшоном. Думаю, у людей, по крайней мере, это описание меня правильное.
Большинство считает привлекательным мой человеческий облик. У меня короткие черные волосы и сильный подбородок. Большую часть верхней части моего тела покрывают различные татуировки. Мои руки украшены разными узорами, такими как черные розы и дымчатые завитки. Я подтянутый, но не чрезмерно мускулистый. Мои зеленые глаза с полуприкрытыми веками — моя самая яркая черта. Я никогда не скучаю по тому, как люди пристально смотрят на них, желая, чтобы они могли заглянуть глубже в мое существо, чтобы узнать больше о том, кто я такой. Люди всегда были любопытными существами, стремящимися найти более глубокие связи друг в друге.
Мое внимание возвращается к моей питомице, когда она заводит машину и трогается в противоположном направлении. Я уже знаю, куда она направляется. Она всегда идет туда, когда расстроена, но даже если она туда не пойдет, я всегда найду ее. Мы были связаны с тех пор, как впервые увидели друг друга.
Я заскакиваю на кладбище и жду ее прихода. Там есть скамейка, на которой она любит сидеть, поэтому я прячусь за деревьями рядом с ней. Ей нравится приходить сюда, чтобы увидеть то, чего она жаждет больше всего: смерть.
Она зависима от поиска освобождения в конце. Интересно, не поэтому ли она чувствует потребность причинять себе вред? Может быть, чем ближе она к смерти, тем спокойнее себя чувствует.
Иногда она пытается разговаривать с мертвыми, как будто они могут ее слышать. Все эти люди ушли в великое запределье. Единственное, что здесь слышит ее, — это я.
Наконец в поле зрения появляется ее машина, и она паркует ее на своем обычном месте. Она выходит, и свет ложится на ее волосы самым совершенным образом, заставляя их блестеть, когда их развевает слабый ветерок. Сегодня на ней черные леггинсы и свитер с круглым вырезом и длинными рукавами. Осенняя погода идет ей на пользу.
Она подходит к своей скамейке и садится, подтягивая колени к груди и кладя на них щеку. Через несколько минут она громко вздыхает и поднимает голову, чтобы посмотреть на могилы перед собой. Пустой взгляд в ее глазах говорит мне, что произошло что-то важное.
— Как, черт возьми, я должна завтра показаться на занятиях после того, как весь кампус видел, как меня трахает мой парень? — она признается в тишине вокруг себя.
Что он сделал? Странное чувство охватывает меня. Это гнев? Нет, конечно, нет. Я никогда раньше не испытывала гнева.
— Так много текстовых сообщений от людей из кампуса. Они все видели, — шепчет она, побежденная.
ДА. Это, должно быть, гнев. Осознание того, что так много людей видели ее в таком уязвимом положении, невольно вызывает во мне ярость. Я сжимаю кулаки,
