Уничтожу. Удавлю прямо на его гребаном троне, если не будет способа вернуть Алину к нормальной жизни. Я…
— И чтобы через полчаса был у меня в кабинете, вандал кузяков! — донеслось из коридора.
***
Время шло. И мы ничего не могли сделать.
Алина лежала бледная и безмолвная. Князь поместил её в кокон своей силы, которая не давала отойти в мир иной, но этого было мало.
— Перевоплощение — вещь странная и непредсказуемая, — хмуро говорила Валевская, и я не знал, радоваться или печалиться.
При виде этой женщины возникают смешанные чувства. С одной стороны, она прогнала смоль. С другой… уже дважды от её действий страдает Алина. Думать о том, что Алина сама к ней приходила и просила делать то или иное, совершенно не хотелось.
— В теле Алины нет души. Но в то же время я чувствую, что не всё потеряно. Такое впечатление, что её тут что-то держит, — закончила Валевская и вздохнула.
Малгожата была сама на себя не похожа. Говорила мало и очень скупо. Следовавший за ней тенью Горневич был не лучше, но, кажется, он просто не хотел оставлять её одну. То, что между ними что-то есть, видно невооружённым глазом. Вислава тоже выглядела отвратительно. Всё-таки тогда, в жилище волколака, я неслабо её приложил. И сразу она бодрилась, но потом ведьмовский ресурс дал сбой, и во всей красе проявились боль, синяки и желание никого не видеть.
Волколак…
Я замер на месте. А куда он, собственно, делся?
Эта мысль заставила отодвинуть на задний план все черные мысли и безвыходность. Он постоянно ошивался возле Алины, он же кинулся на её поиски. Да, понятно, обоняние у волколака куда лучше, чем у ведьмака, но всё же… Может, он что-то знает?
Я крутанулся на месте и помчался к князю. Правда, эту сволочь отыскать не удалось, зато очень удачно попался на глаза Змеевский.
— Волколак? — задумчиво спросил он. — Хм, это неплохая идея. Правда, говорить с ними сложновато, но можно что-то придумать. Пан Скорбута, вам повезло.
Хоть я не особо пылаю восторгом от его компании, вынужден признать: светлый ведьмак-поисковик — это очень хорошо.
Волколака пришлось искать до поздней ночи. Спасло только то, что он не успел далеко уйти, спрятавшись в лесу на окраине Краковара. Правда… может быть, он не собирался уходить?
Увидев нас двоих, волколак зарычал.
Я поднял руки, показывая, что мы пришли с добрыми намерениями.
— Мы не причиним зла. Нужно поговорить.
Волчьи глаза злобно сверкнули, внушительные зубы обнажились в оскале. Но потом… раздался по-настоящему человеческий вздох.
Мы со Змеевским переглянулись. Волколак махнул лапой и побрел куда-то вглубь леса. Ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
Шли полчаса, не дольше. В итоге оказались возле заброшенной хижины — видимо, здесь когда-то жила ведунья или босорканя. Из тех, которые не любят большие города и толпы людей.
Волколак ткнул лапой на стол. Я чуть прищурился, потом с изумлением понял: там лежит кулон в виде летучей мышки и лист бумаги, исписанный мелким почерком и… залитый чем-то красным.
Стоило подойти ближе, как я понял: кровь. Кто бы её ни пролил, это было не просто так. Обычно ведьмы и ведьмаки так скрепляют свои проклятия. Змеевский встал рядом, чуть нахмурился.
— У Алины фамильяр — летучая мышь. А это… Я подобное видел у Тадеуша Каторжинского, когда мы случайно встретились в Варшавинце.
Я закусил губу. После того как во мне пожила смоль, остались некоторые знания. О том, что Алина — вовсе не та подруга детства, которую я знал и в которую потом влюбился. И что это совсем другой человек… Но именно потому, что чуждое создание прочно держало в узде мои эмоции и мысли, шок от этого осознания был слишком вялым и бледным. А потом… потом всё стало неважно.
Это моя Алина. И я не собираюсь её терять.
Я поднес ладонь к мышке. Тут же появилось слабое алое пламя — цвет Каторжинских. Плохо. Глянув на волколака, хрипло спросил:
— Откуда это у тебя?
Он не ответил, но в голове будто что-то зазвенело. Зверь пытался донести информацию. Пытался сказать.
Мне стало нехорошо. Волколаки не говорят. Значит, это… это не просто чудовище в волчьей шкуре.
— Бенедикт, — хрипло произнес я. — Он заколдован. Что-то насильно удерживает его в теле волколака.
Змеевский нахмурился. Оказалось, он читал письмо, поэтому его мысли были далеко. Тряхнув головой, он прошипел что-то неразборчивое.
— Да. Ещё как удерживает. Посмотри сюда.
Я хотел было взять лист, но, снова увидев кровь, передумал. Хватит с нас одной Алины, которая висит между жизнью и смертью.
Волколак тем времени медленно подошёл к столу. Спина сгорблена, плечи опущены, глаза потускнели. Он ждал помощи. Нашей помощи.
Я взял летучую мышь и сжал её в руке. Кожу словно обожгло.
— Это кулон Алины?
Волколак кивнул. Сердце заколотилось быстрее. Не Тадеуша, а Алины. Это пока мало чему может помочь, но уже появилось то щекочущее чувство, которое шепчет: «Верный путь найден. У нас всё получится».
— Она его потеряла?
Снова кивок. И такой полный отчаяния взгляд на кулон, что захотелось отойти в сторону. А то и вовсе оказаться подальше от Краковара и его проклятых тайн.
Я медленно опустил взгляд на строки, написанные мелким убористым почерком. И, затаив дыхание, просто рухнул в сладко-ядовитые события прошлого.
Глава 20. Из семьи Каторжинских в семью Скорбута
«Пан незнакомец или пани незнакомка, если ты это читаешь, значит, меня уже нет в живых.
Моя жизнь — совсем не то, чем можно хвастаться или гордиться. Поэтому заранее прости, что вынужден узнать всё это, прости и пойми. Я должна покаяться перед смертью, потому что не имею другой возможности рассказать правду.
Мой разум с каждой секундой растворяется в тумане, затягиваясь дымкой безумия, мои слова лживы и неверны, мои действия приносят только вред.
Меня зовут Альжбета, вся моя жизнь прошла в лесу возле деревеньки Пргошин. Я никогда не стремилась к роскошной жизни, не знала своих родителей и не хотела ничего, кроме своей тихой хижины, целебных ягод и преданных зверей.
Всему, что я знала, меня научила бабка Яджина. Она же и воспитывала меня в младенчестве, сообщив, что однажды нашла на пороге своего дома.
К нам приходили лечиться. Сначала из Пргошина, а потом потянулись и из городов, рядом раскинулся княжий Краковар. И уже тогда я поняла, что происходят странные вещи. Разум начинал мутиться, вместо целебных отваров я могла сварить отраву. Бабка Яджина всё видела, но только качала головой.
Однажды приехал красивый пан из Львовиша. Настолько красивый, что захватило дух. Я позабыла всё на свете. Он был очень сильным ведьмаком, и… я пропала. Бегала к нему, пропадала ночами, отдала всё, что только могла.
А потом он уехал, хоть и обещал вернуться. Поначалу потосковала, порыдала, да скрепя сердце снова вернулась к ведовским делам.
Только вот по ночам стало тошно спать, после еды всё дурнота подбиралась к горлу, а настроение прыгало, словно бешеный зверь.
Бабка Яджина уже была при смерти.
— Ты беременна, внучка, — сказала она. — Теперь я ухожу, а вас будет двое. Будь осторожнее. Разум твой болен. Если вдруг что приключится, кто останется с маленьким твоим человечком? Подумай, внучка. И прости за все, если когда обидела…
Бабка Яджина умерла. Я похоронила её по-нашему, под древним дубом, оставив на могиле красную калину.
Долго плакала. Становилось всё хуже. Понимала: права бабка Яджина. Ох права. Неладное со мной.
В положенный срок родилась девочка. Здоровенькая и смешливая.
А через месяц приехал он, мой красивый пан. Серьёзный до ужаса, дочери обрадовался, назвал Алиной. Хотел забрать в город, да только я совсем уже не в себе была. Как узнала, так чуть лютой волчицей не кинулась — показалось, что хочет отобрать дитя у меня навсегда.
Он какое-то время тут побыл, а потом снова уехал. Да не один, а с моей девочкой.
Не знаю, через какое время наступило просветление. Осознала, что я в крови и в грязи. Стала безумицей, которая не в состоянии о себе позаботиться. И с горечью поняла, что он не мог поступить иначе. Меня так просто в родном лесу не возьмешь, потому увез одну дочку.
