управлять стаей, пока Карим не в состоянии? — пытаюсь делегировать ответственность. — Вы лучше меня в этом разбираетесь. Да и кто я такая, чтобы рулить оборотнями? — развожу руками.
— Ты? — приподняв брови, Наринэ дарит мне многозначительный взгляд. — Ты истинная пара главного оборотня стаи. Только ты знаешь, что лучше для ваших волков. Надо просто прислушаться к себе — и всё получится.
— Наринэ, я не уверена, что мы с Каримом будем вместе, — снова вздыхаю.
— Ты так и не поняла, что выбора нет? — поставив турку на плиту, смотрит на меня через плечо. — Твоя судьба здесь, девочка. А судьба не спрашивает — хочешь ты или нет. Так или иначе, ты вернёшься в лес к своему волку. Так зачем петлять?
— Я верю, что я хозяйка собственной судьбы, — протестую в свойственной мне — человечке — манере. — Только я могу решить, где и с кем буду.
— Тем более. Ты ведь не откажешься от самого большого и прекрасного чувства в жизни ради глупых принципов?
— Мои принципы вовсе не глупые. Я просто хочу, чтобы мой мужчина был со мной честен, а он мне постоянно врёт.
— Вам есть чему поучиться друг у друга. Кариму у тебя — честности, а тебе у него — умению любить, несмотря ни на что, — тоном эксперта заключает Наринэ и убирает с плиты кофе.
Слова шаманки бьются эхом о стенки моей души. Я упрямая и морально сильная. Мне всегда казалось, что именно поэтому я не сломалась даже в самые тяжёлые времена. А сейчас почему-то подумалось, что эти качества вполне могут сыграть со мной злую шутку. Я боюсь обжечься и строю стену, чтобы отгородиться от Карима. Там, за стеной, плохо и одиноко, зато некому меня обмануть.
Хотя я уже не уверена в этом «зато».
Волчица достаёт кофейные чашки из буфета, расставляет на столе в гостиной. Чашек больше двух. Их четыре.
— Мы кого-то ждём? — гну бровь, наблюдая за Наринэ.
— Да, ждём. Надо решить пару рабочих моментов. Без слова первой после Луны в стае здесь не обойтись.
Мать альфы говорит загадками, но я всё понимаю, когда в дом заходят Назим и Захария. Ещё одно моё испорченное утро. Отлично…
— Можно? — стоя на коврике у двери, интересуется старый волк.
— Зачем спрашивать, если вы уже в доме? — фыркаю.
— Простите, что не постучал, — Назим хмурится.
— Проходите к столу, — приглашает оборотней Наринэ. — Выпьем кофе и поговорим.
Бывший бета, как я вижу, чувствует себя гораздо лучше: спина прямая, походка уверенная. А вот действующая бета что-то грустная, осунувшаяся, но одно неизменно — Захария смотрит на меня, как на кучку экскрементов. Ей тоже не хочется пить кофе в моей компании.
Не знаю, о чём хочет говорить Наринэ, но хромаю к столу. Я готова высидеть это чёртово кофепитие только чтобы позлить Захарию. Бедняжка красными пятнами покрывается от одного взгляда на меня.
— Итак, я собрала вас здесь, чтобы обсудить дальнейшую судьбу твоей дочери, Назим, — заявляет шаманка.
У Захарии лицо вытягивается от удивления.
— Не стоит говорить так, будто меня здесь нет, — рычит на Наринэ.
— Я говорю с твоим отцом. Пока Назим жив, он несёт ответственность за твои поступки, — взрослая волчица ловко ставит молодую на место. — И вообще, решать буду не я, а первая после Луны в стае. Моё дело — донести до неё информацию.
Тут мне уже становится интересно. Очень хочу узнать, что натворила Захария. После слов Наринэ она стыдливо отвела взгляд и замолчала. Явно что-то гадкое сделала.
— Я слушаю, — поворачиваю голову к шаманке.
— Дело в том, что Захария неделю спаивала нашего альфу. Именно из-за этого он потерял силы и его регенерация не сработала в нужный момент. Карим был в шаге от смерти.
Сжав зубы до скрипа, смотрю на молодую волчицу. Хочется её придушить.
— Мне тоже есть что сказать, — она прямит спину и с вызовом смотрит на Наринэ. — Я бета и выполняла приказы альфы. Я приносила ему то, что он просил. Карим не маленький мальчик — он сам способен решить, что для него лучше.
— В жизни каждого бывают ситуации, когда без помощи и поддержки не обойтись, — шаманка продолжает гнуть свою линию. — Даже самый сильный волк может сломаться, потеряв в один день двух самых любимых женщин. А ты, вместо того чтобы поддержать альфу как его бета, выбрала скользкую дорожку и едва не погубила вожака.
— Ой, хватит уже… — Захария закатывает глаза. — Ты вообще кто такая, чтобы осуждать меня? Я бета этой стаи. Не стоит со мной тягаться, а то все окажетесь за воротами. Ясно?
От наглости этой девки у меня за пару мгновений кровь вскипает. Вместо того, чтобы признать вину, она смеет угрожать.
— Нет, не ясно, — беру слово. — Наринэ имеет право высказать тебе как мать нашего альфы.
— Кто? Она — мать Карима? — молодая волчица кривится. — Не смешно.
— Никто и не смеётся. Наринэ — мать Карима. Это правда, — Назим подтверждает мои слова.
— Но-о… — Захария разрывается взглядом между отцом и шаманкой. — Как?..
Хлопаю ладонью по столу, кофейные чашки вздрагивают:
— Помолчи! — рявкаю. — Твоё бульканье мешает мне думать, как поступить с тобой.
— Я ещё раз повторяю, — упираясь кулаками в столешницу, Захария встаёт, — я бета и никому, кроме альфы, не подчиняюсь.
— Пока Карим не в состоянии управлять стаей, я делать это буду, — опираясь на трость, тоже встаю. — Я первая после Луны в стае, ты подчиняешься мне, — говорю и давлю волчицу взглядом. — А чтобы тебя ничего не смущало в иерархии, я отдаю должность беты Наринэ.
— Благодарю за доверие, первая после Луны в стае. Я не подведу, — мать альфы довольно улыбается.
— Ты не смеешь отбирать у меня должность! — верещит Захария. — Да кто ты такая?! Хромая овца! Грязная человечка! Твоё призвание — мести полы в доме оборотней, а не лезть в дела стаи!
— Сядь! — Назим дёргает дочь за руку. — И заткнись уже, пока не договорилась до беды, — добавляет тише.
Поздно. Захария уже договорилась. Терпеть эту хамку я больше не намерена. Хватит.
Присаживаюсь, делаю глоток отлично сваренного кофе и поворачиваю голову к отцу молодой волчицы:
— Назим, кажется, ты хотел выдать дочь замуж за оборотня из другой стаи? — спрашиваю с улыбкой.
Захария бледнеет. Но молчит. Ждёт, что скажет папа.
— Да, я хотел. Только Карим попросил меня не портить ей жизнь. Жених хоть и альфа, но в возрасте.
— Я полностью согласна с Каримом — не стоит портить жизнь Захарии, — моя улыбка становится шире, а лицо молодой волчицы ещё бледнее. — Мы ведь не хотим, чтобы через год-два
