Мои руки сводит дрожью. Я делаю глоток воздуха – такой большой, будто выныриваю из воды. Сердце разгоняется, и в памяти всплывает острое, холодное лезвие ножа, касающегося моей кожи.
- Карин, здесь твоя дочь. – Говорит тетя. – Взгляни на нее. Это Нея. Посмотри, как она выросла, какой красавицей стала.
Что-то в лице больной меняется. Взгляд проясняется, словно по щелчку.
Она медленно поворачивается. Часто-часто моргает. И вдруг перестает моргать совсем – сразу, как замечает меня. Ее темные зрачки расширяются, захватывая почти всю радужку.
Я слышу, как учащается ее дыхание.
Вижу, как уголков губ касается легкая полуулыбка.
- Кажется, она понимает. – Замечает тетя, перехватив ее взгляд. – Я рада, Карин, что ты сегодня хорошо себя чувствуешь. – Добавляет она.
Карин опускает ноги на пол и осторожно встает.
Я вижу, как напрягаются доктор и санитар, но мое дыхание почти приходит в норму, ведь тепло в глазах матери заставляет меня поверить в то, что лечение пошло ей на пользу. Все не так плохо, как убеждала меня Ингрид. Мы все это время могли нормально общаться. Зачем было лишать меня этого?
- Ты? – Хрипло спрашивает она.
Ее голос скрипит, как петли старой двери. Видимо, женщина долго молчала, находясь тут одна взаперти.
- Здравствуйте. – Отвечаю я.
Карин делает шаг, еще шаг. Ее лицо озаряется подобием осмысленной улыбки.
- Я. – Подтверждаю.
- Ты… - Выдыхает она с облегчением.
Протягивает ко мне руки, и я чувствую, как по моей щеке скатывается слеза.
- Она тебя узнала, - прикладывает ладонь к сердцу Ингрид. – Узнала…
Но в этот момент Карин словно срывается с цепи.
- Ты-ы-ы-ы-ы!!! – Вдруг начинает вопить она.
И с этим безумным криком, оскалившись, бросается на меня, весом своего тела сбивает с ног и вцепляется руками в шею.
43
- Сделать тебе чай? – Спрашивает Ингрид, когда мы вваливаемся в дом далеко за полночь.
- Ничего не хочу, - отзываюсь я.
Наступаю на задники кроссовок, избавляюсь от обуви и сразу отправляюсь наверх.
- Может, поговорим?
- Нет!
Поднявшись в комнату, я запираю дверь.
Яростным рывком задергиваю занавески, швыряю на тумбочку телефон и падаю прямо в одежде на кровать. Оставшихся сил хватает только на то, чтобы снять с талии ленту и вплести ее в волосы.
Я лежу, глядя в черноту потолка. Сердце бьется так быстро, будто куда-то бегу. Вспыхнувшая, словно только что зажженная спичка, надежда на воссоединение с потерянной матерью гаснет теперь окончательно.
Я кладу ладонь на шею, закрываю глаза и снова проживаю этот дикий момент. «Ты-ы-ы-ы!!!» - орет пациентка Ангеста, бросаясь на меня и вцепляясь тощими пальцами в горло. Я неуклюже падаю на спину, а сильные руки санитара пытаются оторвать ее от меня. Эхом звенит крик Ингрид. Что-то бормочет доктор – кажется, в его руках появляется шприц. Пока Стен заламывает Карин, врач втыкает иглу в ее кожу – грубо, с размаху, и сразу давит на поршень.
Даже обмякая в их стальной хватке, моя мать продолжает сверлить меня диким взглядом и кривить обветренные губы. В ее темных глазах совершеннейший хаос, и ни одной здравой мысли. Ее подсознание рассыпано на тысячи кусков, а от воспоминаний осталась лишь бесполезная кучка пепла – такая же, как в моей душе сейчас.
Я ощущаю, как горячие слезы скатываются по моим щекам и тонут в подушке. Мне хочется кричать. Но не произношу ни звука. Мое сердце разбито, а его осколки разнесены горным ветром. Все, что я слышу – это ее крик. Я тону в нем, точно в грязном болоте. Снова и снова, снова и снова.
Не знаю, сколько мне удается поспать, и удается ли вообще, но когда тетя стучит в дверь, за окном уже рассвело.
- Нея, ты опоздаешь в школу!
Я гляжу в потолок, словно через мутное стекло.
- Нея!
Понимаю, что на тумбочке трезвонит будильник, установленный на телефоне. Все мое тело ломит, мышцы гудят. Я делаю усилие, тянусь и выключаю сигнал. Мельком отмечаю, что на экране куча уведомлений о пропущенных и сообщениях.
- Нея! – Ингрид колотит в дверь.
- Я никуда не пойду. – Отвечаю, безучастно уставившись в потолок.
- Открой дверь! Пожалуйста!
Вынув из волос ленту, я обвязываю ее вокруг талии. Поиски сил на подъем отнимают у меня еще пару минут. Поднимаюсь, плетусь к двери, поворачиваю задвижку.
- Все хорошо? – Врывается в комнату тетя. – Черт! – Восклицает она, положив мне ладонь на лоб. – Да у тебя жар!
Мне все равно.
Я снимаю брюки, ложусь обратно в кровать, накрываюсь одеялом и подтягиваю ноги к животу.
- Я позвоню в гимназию. – Говорит Ингрид.
Плевать.
Закрываю глаза, ощущаю озноб.
Мне холодно и горячо одновременно. Я плыву.
- Вот, прими жаропонижающее. Слышишь?
Послушно приподнимаюсь, открываю рот, проглатываю таблетку, запиваю водой.
Падаю на подушку.
Перед глазами пляшут картинки из книги про путешествия Нильса с дикими гусями, безумные глаза Карин, а в ушах гудят обрывки саамских песнопений и зловещее хихиканье матери.
Хватит. Хватит! Хвати-и-и-т!
Я открываю глаза, когда на улице уже смеркается. В воздухе стоит аромат жженых трав и свечного воска. Рядом с кроватью – стул. На нем пяльцы с льняной тканью, покрытой вышивкой. Рисунок не закончен: от завитушек одного из цветков тянется красная нить с иглой. Значит, Ингрид вышивала, охраняя мой покой.
Я приподнимаюсь и вижу стакан воды на тумбочке. Жадно припадаю к нему губами и пью. У воды привкус мяты, лимона и имбиря. Опустошив стакан, ставлю его обратно и слышу голоса, доносящиеся снизу.
- Нет, Микке, сегодня не получится, у нее температура.
- Что-то серьезное?
- Продуло в машине, наверное.
Я укрываюсь одеялом, несмотря на то, что вспотела, и кофта моя стала влажной от пота.
- Она не отвечает на звонки.
- По этой же причине. Из-за жара она проспала весь день.
- Передайте ей, пусть выздоравливает.
- Конечно.
- Я буду ждать ее звонка.
- Передам.
Щелкает дверной замок, слышатся шаги Ингрид.
- Это был Микке? – Спрашиваю я, когда она входит.
- Ты проснулась. – Улыбается она. Подходит, садится на стул и кладет ладонь на мой лоб. – Жар спал, это отлично. Я подумала, ты просто перенервничала, и не стала вызывать врача.
- Уже все нормально. – Говорю я.
Кроме того, что весь мой мир теперь – черная дыра.
- Да, это был Микке. Справился о твоем здоровье.
- Хорошо. – Закрываю глаза.
Ингрид молчит.
- Ты провела здесь весь день? – Спрашиваю я.
- Да.
- Тогда иди, отдохни. Теперь со мной все будет в порядке.
- Уверена?
- Ага.
- Может… - она вздыхает. – Может, будешь бульон?
- Завтра.
- Ладно.
Слышу, как тетя встает и идет к двери. Открываю глаза.
- А кем была твоя мама? – Зачем-то интересуюсь я.
Ингрид останавливается в двери и, обернувшись, печально улыбается.
- Она была очень мудрой женщиной. – Отвечает. – Мама учила меня тому, как выживать в этом мире. Здесь, в Реннвинде, такие знания особенно ценны.
- Ясно. – Едва слышно говорю я.
И смыкаю веки.
Тетя правильно понимает этот сигнал – выходит и закрывает за собой дверь.
На следующее утро мы завтракаем вместе, но разговоров о моей матери больше не заводим. Мне нужно собраться с мыслями прежде, чем что-то решить насчет нее. По какой бы причине Карин не желала лишить меня жизни, это лишь проделки ее воспаленного воображения, подгоняемого болезнью.
А когда Ингрид уходит в магазин, я звоню Саре. Пока длится ее перемена между уроками, мы болтаем по телефону. Рассказ о визите в психушку повергает подругу в шок, однако она выдвигает и здравое предположение: проклясть меня могла и Карин. Если какие-то способности передались мне от отца, то, заметив их наличие, она могла перенести на меня ту ненависть, которую испытывала по каким-то причинам к нему.
