промурлыкала она, изучая девочку. – Да и не думай ты о своих попутчиках – подумаешь, знакомы без году неделя, а ты за них как за родных впрягаешься.
Катя резко обернулась к ней:
– Они мои друзья!
Ирмина хмыкнула, снова отлетела чуть дальше.
– Ну-ну, – задумчиво согласилась она, хотя во взгляде чувствовалась настороженность. – Так о чем ты хотела поговорить со мной? – неожиданно напомнила она.
Катя спохватилась – да, было нечто, что ее беспокоило. Нечто, что могла она спросить лишь у этой опасной женщины.
– Правда ли, что вы с Могиней сестры? – собравшись с духом, выпалила она.
Глаза Ирмины сузились, превратившись в две маленькие злобные щелочки, узкое лицо побледнело, став еще более мраморным.
– Что ж, – пропела она, – не думала, что Могиня помнит об этом… Не знаю, зачем она тебе это открыла, но скажу, о чем ты просишь: да, мы с ней сестры.
Она взмахнула рукой, и перед Катей раскинулась тень зеленой лужайки, на которой веселились и играли две маленькие девочки, похожие как две капли воды, одна только рыженькая, а вторая – темноволосая.
У Кати перехватило дыхание:
– Так вы еще и близнецы?!
Ирмина невесело хохотнула:
– Видать, Могиня тебе не все рассказала. Все, да не все! Я ее на две минуты младше. – И добавила злобно: – Вроде бы ничтожная разница, а смотри, как оно все получилось. Ей все всегда доставалось легко: она старшая! Первый пирожок – ей, лучшая шаль на ярмарке – ей. Она умница, она красавица, она матушкина и батюшкина любимица. А меня словно и нет вовсе!
Катя ужаснулась:
– Так вы из-за пирожков и шалей рассорились, что ли? Ревность обычная?
– Да при чем здесь шали эти! – Ирмина крикнула так, что Катя вздрогнула. А Ирмина побледнела еще больше. Помолчав и собравшись с мыслями, совсем тихо, внезапно охрипшим голосом, она добавила: – Тесно нам с ней стало в одном доме, в одном мире. Что бы я ни сделала, меня сравнивали с ней… Я сделала то, что нас расставило с ней по разные стороны.
Катя выдохнула и задала следующий мучивший ее вопрос:
– Знала ли ты, когда отдавала приказ убить меня, что ты родня мне?
Ирмина, не мигая, уставилась на нее. Катя терпеливо ждала… Ирмина запахнула свое одеяние и ответила:
– Ты, наверное, внучка Могини?.. Конечно, забавно получилось, ничего не скажешь. – Она поправила темные волосы, убрав тяжелую прядь со лба. – Но нет, не знала…
– А знала бы – изменило бы это что-то? – с сомнением в голосе спросила Катя.
Ирмина, смотря ей в глаза, медленно качнула головой:
– Нет…
Катя сглотнула, выдержав взгляд черных холодных глаз.
– Понятно. Только не я ее внучка.
Черная бровь взметнулась дугой вверх. Пространство вокруг заметно напряглось и потемнело – ведьма занервничала. И заискрилась от любопытства. А девочка продолжала нарочито медленно, будто испытывая ее терпение на прочность:
– Это она моя внучка. И теперь выходит, что и ты… Не станет меня, не будет и тебя.
Ирмина минуту постояла, беспомощно оглядываясь по сторонам, и разразилась хохотом. То и дело мелькавшие в руках шаровые молнии выпали из ее рук и с шипением ударились о нефритовые плиты, оставив в них неглубокие выжженные ямки. Видно, слова светловолосой девочки изрядно развеселили ведьму. Она от души смеялась, запрокинув голову и похохатывая совсем по-девчоночьи.
– Ой, порадовала ты меня, Катя Мирошкина, – выдавила она сквозь слезы. – Там, в твоем времени, тебе либо сказки писать надо, либо к врачевателям обратиться.
– То время, которое ты имеешь в виду, – Катя решила завершить начатое, – такое же мое, как и твое. И Могиня, а значит и ты, действительно мне далекой внучкой приходится, так как я жила за две тысячи лет до нее, жила и, кажется, живу.
Ирмина приблизилась к Кате, заглянув в ее серо-голубые глаза и лукаво прищурившись. Девочка слышала дыхание ведьмы, видела ее сомнение и интерес, ее недоверие и страх.
И тогда Катя выдохнула в ее лицо:
– Я Доля, дочь Велеса и Макоши.
В Александрии гулко разорвалась тишина. Хлопок, тихий треск и шелест шагов – будто звук появившихся гостей опередил их появление вживую.
– Ты, волхв, сызнова посохом своим ударяй, ибо опять мимо, небось, – приближался ворчливый женский голос.
– Уймись, чародейка, – запыхавшийся старческий в ответ. – Оглянись да проверь… – И добавил удовлетворенно: – На сей раз точно.
– Пф-ф-ф, с третьего раза… Верно говорила, надо было отобрать у тебя камень-путевик…
На лестнице медленно проявлялись фигуры Могини и Велимудра. Волхв с трудом передвигал ноги, с усилием опирался на посох.
– Я не чувствую уж ничего, – признался. – Ты все соки из меня высосала ворчанием да недовольством своим, поперешница расщеколдистая… [19] Еще путевой камень отобрать пыталась…
Он с осуждением посмотрел в прямую и напряженную спину женщины. Та повела плечом.
– Так и попали бы в Александрию с первого раза. У меня глаз вострый, как у сокола. А у тебя ручонки дрожат, сомнения, видать, гложут.
– Потому как последнюю Силу расплескиваем.
– Новую нарастишь… – пробормотала женщина и неожиданно повернулась к нему: – А́ ли не убедился ты еще, что Сила сызнова на земле обитает?!
Старец отвел взгляд, нахмурился – не верил. Могиня раздраженно вздохнула, махнула рукой:
– Что с тобой спорить…
Они поднялись на верхний этаж, вышли на крепостную стену. Ветер зло дунул в лица, пробрал до костей.
– Ну, сказывай, старец, куда дальше идти, чтобы в храм Подлунный попасть?
Велимудр вскинул бровь:
– Отдышаться дай, безумная.
Могиня посмотрела на него сердито.
– Зачем взяла тебя с собой, не пойму. Одна морока с тобой. У тебя дочь у Мары, не позабыл ты еще, старец?
– Не позабыл…
– А тогда отчего ж рвения помочь не наблюдаю? – подбоченилась Могиня.
Ветер грубо трепал ее одежды, завывал у виска. Волхв приставил руки к груди, прошептал:
– Правду говорю, не ведаю! Думал, вспомню дорогу. Да только еще больше запутался.
Могиня посмотрела на него с опаской.
Немного подумала.
Протянула руку ладонью вверх.
– Камень говорящий давай, – потребовала.
Велимудр вздохнул, насупился, но полез в сумку за голубовато-синим кристаллом. Достав его, осторожно вложил в руку чародейке. Смотрел ревниво, как та, прислонившись к стене и накрыв камень свободной рукой, сомкнула веки. Замерла. Волхв переступал с ноги на ногу, вздыхал и поглядывал тревожно на потяжелевшие тучи, которые, будто почувствовав волшбу, потянулись с долины, зависли над серо-синей лентой реки.
Могиня шептала непонятные заговоры, гладила камень. И волхв видел, как тот синеет от ее слов, как загораются в глубине его яркие прожилки, будто
