меня. Целует в губы, расталкивает коленями бёдра, а дальше мощной головкой давит на мой влажный вход.
Наш взаимный стон во время его в меня проникновения, кажется, слышит весь санаторий. Как же сильно мы желаем друг друга! На горячей коже выступают капли пота.
Острота ощущений настолько яркая, что я кусаю его язык. Он рычит! Грозно сжимает мои бёдра! И двигается как заведённый поршень. Мне хочется его гладить и ласкать, но руки связаны, и это делает меня его рабыней, возбуждая до чёртиков.
Только он знает, что мне нравится. И лишь с ним я могу быть самой собой. Мне не стыдно показать, что я балдею от его желания управлять моим телом полностью. И готова отдаваться ему снова и снова. Будучи вот такой вот беззащитной, со скованными руками.
Приятные спазмы заставляют извиваться и хныкать. Оставив мои губы в покое, Султанов наклоняется к груди и поочерёдно втягивает в рот соски прямо через ткань. Я не могу передать словами, как мне нравятся его острые и рваные толчки, как мне хорошо от всего того, что он делает. Он слегка приподнимается, меняет позу, разворачивая мои бедра до предела. Звонкие шлепки разрывают тишину, и позвоночник горит огнем от надвигающегося удовольствия.
Нас начинает колотить. Мы дышим как сумасшедшие и приходим к финишу одновременно. Тело горит. Губы онемели. Из глаз катятся слёзы и, всё, что мне нужно сейчас, — это его жаркие поцелуи, как подтверждение нашей взаимной любви.
И Султанов читает мои мысли. Высвободив запястья, он несколько раз признаётся мне в любви, а затем долго и жадно мучает рот. Мне нравится. Я на седьмом небе.
— Какой же ты жадный, господин директор. Соком так и не угостил, — задыхаясь, шепчу между поцелуями.
— Я тебе всего себя предлагаю: сердце, руку, квартиру, машину, член. А ты говоришь — жадный.
Смеёмся и снова целуемся. На этот раз не прерываясь на болтовню.
И снова я сплю, сколько хочу. Это так странно. Обычно я всегда куда-то спешу и никуда не успеваю. Помню, когда Алёнка была чуть младше, я очень переживала, что она будет недостаточно развитой и даже по выходным водила дочку на всякие занятия. Поднималась рано, быстро готовила для нас обеих и неслась по кружкам сломя голову. А теперь вот лежу, ощущая непривычное спокойствие. Завтрак, видимо, проспала, но как ни в чем не бывало продолжаю сладко потягиваться, уверенная в том, что папа дочку накормил и наша малышка совершенно точно не голодная.
Первое время мы с господином директором ходили из номера в номер. А потом я совсем размякла и перестала сопротивляться. Султанов перетащил все свои вещи сюда. Теперь мы спим в двуспальной кровати, Алёна — в детской. Номер Марата мы не сдали. Уж больно соблазнительная у него кровать. В итоге там у нас место разврата, а здесь — семейное гнездышко.
Но, честно говоря, Марат не даёт столько сладкого, сколько мне хочется, учитывая моё безделье и гормональный всплеск. Он утверждает, что мы должны быть осторожны. И обязаны беречь малыша внутри меня.
Так-то он прав, конечно. Но уж больно истосковалась я по нашим взаимным играм. Даже дерзость куда-то улетучилась.
Лежа на кровати, наблюдаю за тем, как медленно и тихо открывается дверь. Встретившись со мной глазами, мой личный шеф широко улыбается.
— О, ты уже проснулась, моя спящая красавица, — страстно шепчет Марат, а у меня сердце аж дрожит, когда я смотрю на него.
Похоже, он посетил спортзал. Волосы влажные, а майка насквозь промокла. Спортивные штаны сползли к бёдрам, оголив загорелый каменный живот, шикарные золотистые косые мышцы и дорожку густых чёрных волос, уходящую под резинку.
И вот с ним я должна сдерживаться? Мне приходится проглотить небольшой комок накопившейся слюны.
— Алёнка в номере Валентинов, они смотрят мультики на большом телевизоре. Она позавтракала, я сводил её на процедуры.
— А сам ходил в спортзал? — осматривая его с ног до головы, произношу это постыдным охрипшим голосом.
Интересно, мне идёт образ озабоченной хоровички? Я правда стараюсь держать себя в руках, но что поделать, если я влюбилась в него по новой настолько сильно, что стала капельку ужаленной в голову.
— Да, — говорит медленно, явно читая мои мысли, его глаза темнеют. — Но не стал там принимать душ. Решил в нашем номере.
— Правильно, — приподнимаюсь на постели и шепчу, облизывая пересохшие губы.
А Султанов снимает майку, добивая меня окончательно. Его рельефное тело блестит от пота. На груди взмокли и скрутились колечки тёмных волос. Тут же висит серебряная цепочка с брутальным мужским медальоном. Уверена, мои голодные глаза сейчас блестят так же ярко.
— Я пойду в душ. — Кажется, он разгадал мои ненасытные мысли и решил сбежать. Чуточку стыдно, а Султанов ещё и заботится: — Ты нормально себя чувствуешь? Я сполоснусь, и пойдём в столовую. Я кофе возьму, а ты поешь, ок?
Такой порядочный мужчина, не то что я… Хоровичка- развратница. Продолжая смотреть мне в глаза, Марат скидывает спортивные штаны, оставаясь в боксерах.
А я как пьяная… хотя беременным нельзя. Но меня можно понять, особенно при виде его спортивных икр и мощных бёдер. Ну разве я виновата в том, что мне хочется облизать его с ног до головы?
Нет. Это не я, это всё мое состояние. Всё-таки гормоны страшная вещь. Прям химическое оружие. И уважаемый педагог, увешанный грамотами и медалями, становится оголодавшей и ненасытной паучихой.
Директор, к моему большому сожалению, выходит из комнаты. Охнув, падаю на постель. Несколько минут терплю. Но у меня как будто маковой росинки во рту не было в сексуальном смысле. В животе урчит, вернее, внизу живота, и аж сосет под ложечкой, той самой, которая расположена аккурат между бедер.
Стыдоба какая-то, но выбора нет. Я обязана проверить, достаточно ли теплая у шефа вода в душе.
Встаю. Иду за ним в ванную. А там… за запотевшим стеклом — он. Идеальный, шикарный и полностью голый. Вижу, как Султанов опирается одной рукой о стену, а другой гладит себя и при этом тяжело дышит.
— Ох, — вырывается само собой.
— Знаешь, Виолетта, как тяжело держать себя в руках, когда ты так жадно на меня смотришь…
— Тогда давай я подержу тебя в руках.
Султанов хрипло смеётся, а я, как есть, в ночной рубашке, захожу к нему в душ. Кладу руку на мокрую твёрдую спину, перебирая пальчиками по блестящей коже. Марат разворачивается. Его тяжёлый член аж дёргается от возбуждения. Какой чудесный комплимент. Ничего красивее я
