теле дрожь. Всё тело болело, в голове сделалось пусто и холодно, зверь плотно зажмурился и сделал вид, что всё ещё спит мёртвым зимним сном. Новое фиолетовое пальто, которому я так радовалась совсем недавно и в котором крутилась перед Дезире, смеясь и пританцовывая, было теперь безнадёжно испорчено. Я неловко стряхнула с задницы снег, потёрла ногтём уродливое пятно на рукаве, всхлипнула.
Женщина шумно выдохнула, закатила глаза и, хлопнув себя по бедру, двинулась к дому размашистым шагом.
— Милостивая госпожа, — снова склонил голову мужчина, — могу я предложить вам?..
Я не совсем понимала, что именно он предлагает, — слова путались в ушах и не достигали сознания. В голове всё ещё звучал уродливым эхом оглушительный визг горгулий, переходящий в надрывный, чудовищный вой.
— Идёмте? — он глядел на меня, не мигая.
В этом взгляде мне чудилась угроза. Я облизнула губы, снова обняла себя руками. Коротко кивнула, а странный колдун пропустил меня вперёд на дорожке.
Так мы и шли: я, зябко подрагивая и озираясь, и он, напустив на себя почтенный вид. В доме горел теперь десяток окон, а на крыльце, скрючившись в поклоне, стоял глиняный голем, разряженный зачем-то в пышную зелёную ливрею.
Голем отворил нам двери. Коврика, чтобы вытереть ноги, здесь почему-то не было. Свет больно ударил в лицо, я покачнулась и схватилась рукой за что-то шершавое — это оказалась каменная морда очередного чудовища.
— Мне бы, — мой голос дрожал, — умыться…
Он как будто растерялся, а колдунья отклеилась от стены и бросила недовольно:
— Я покажу вам гостевую уборную.
В гостевой уборной оказалось целых два окна, закрытых витражными стёклами и завешанных шторами, почему-то разными. Она включила верхний свет — в рожковой люстре было шесть белых электрических ламп, — и торшер под бархатным абажуром, открыла шкафчик, в котором ровной стопкой лежали полотенца, поставила на столик невскрытую пачку салфеток.
— Четырнадцатый проводит вас в зелёную гостиную, — сказал она, на мгновение задержавшись в дверях.
Я щёлкнула замком.
Потом рухнула на колени, обхватила руками начищенный до блеска унитаз и вывернула в него полупереваренный ужин и горькую, отвратительно пахнущую желчь.
Неприветливую владелицу сотни чудовищ звали Пенелопа Бишиг. Мастер Пенелопа Бишиг, как она подчеркнула; в фамилии ударение на первый слог.
Она была довольно молода — наверняка до тридцати — и сидела в глубоком кресле с идеально прямой спиной и очень недовольным лицом. Вся какая-то жёсткая на вид и болезненно худая, колдунья носила тяжёлую кольчугу и плотную рубашку под ней, пропахшую косметическим средством. Она до странного коротко стриглась и всё время машинально гладила уродливую голову мелкой горгульи, похожей на покрытую чешуёй тумбочку.
Бледный почтительный мужчина оказался её мужем, имел странное имя Ёши и надел на себя конструкцию из трёх слоёв цветастых халатов. Все они были пошиты из гладких, блестящих на свету тканей, которые я не смогла с ходу определить, а верхний был богато украшен россыпью золотистого бисера.
Голем в ливрее прошаркал босыми ногами по паркету, подал чай. Тоненько звякнул поднос. Расписной фарфоровый сервиз, толстостенный заварник, дышащий гречихой и травами, высокий графин с кипятком, молочник и креманка с мёдом, — всё это великолепие расставляли по столу глиняные пальцы.
У голема выходили точные, экономные, совершенно нечеловеческие — и оттого жутковатые движения.
— Меня… — я пригубила чай и облизнула кубы. — Меня зовут Олта, Олта Тардаш из Марпери, это Северное Подножье. Я… прошу прощения, что… побеспокоила вас.
Пенелопа раздражённо фыркнула, а Ёши кивнул и произнёс:
— Неверный свет причинил всем нам огорчение.
Ну, или что-то в этом роде.
Я моргнула и спряталась в чай. Примерно так — наборами пафосных бессвязных слов, — кажется, изъяснялись лунные; по крайней мере, нормальные лунные, не те, что водятся в Марпери.
Ещё его халаты, летящие неудобные тряпки. Неужели этот человек как-то связан с друзами и с теми жрецами, которые выбили вокруг мраморного рыцаря золотые знаки? Он ведь… колдун. У колдунов какие-то свои, колдовские дела.
Хотя что я знаю об отношениях колдунов и детей Луны?
Ёши улыбался светски, но глаза у него были холодные.
— Я лишь хочу подчеркнуть, — почтительно сказал он, — что вы желанная гостья в нашем доме, госпожа Олта. Моя супруга не знает символики Луны и оттого не признала в знаках на вашей голове мендабелё, и лишь это в корне этого скорбного недопонимания, которое…
Я механически кивнула. Мендабелё, надо же. Вот как называется эта штука. И что же — он может что-то в ней прочесть? И он упоминал жрецов…
— Чем мы можем помочь вам, прекрасная госпожа?
— Я… мне нужно увидеть склеп. Ничего больше. Я ищу… друга. По поручению. Он лежит в склепе. Так мне сказали.
Хозяева обменялись взглядами: Ёши смотрел с укоризной, Пенелопа снова закатила глаза и раздражённо дёрнула плечами. По-видимому, так они пришли к какому-то согласию, потому что она встала и мотнула головой в сторону двери:
— Пойдёмте.
Я отставила чай, который так и не успела распробовать, и встала тоже.
— Род Бишиг, — сухо говорила Пенелопа, отпирая тяжёлые двери, а следом за ними ещё одни, — берёт начало на материнской земле, и Кодекс сохранил однозначные указания на то, что наш дар был известен ещё во времена мёртвого камня. Имя рода не имеет значения в изначальном языке, что подчёркивает его иномирное происхождение. Благодаря жертве страстноисточной Ликасты Бишиг мы по сей день черпаем…
В коридорах пахло затхлостью и тараканьей отравой. Может быть, это и к лучшему, что горгульи остановили меня у забора. С улицы особняк не казался таким огромным, и я не могла даже предположить, что внутри обнаружится такое хитросплетение ходов.
— Возьмите фонарь и держитесь за перила.
Лестница была крутая и старая, и в центре каждой и без того узкой ступени многие тысячи шагов оставили глубокие вытертые следы более светлого камня. Я вцепилась в поручень и старалась идти по внешнему краю, а хозяйка, кажется, даже не смотрела под ноги. Огонёк лампы трепетал и давал бледный, неверный свет, в котором трудно было разглядеть выщербленные ступени.
— Первые представители рода Бишиг вернулись на материк двести сорок четыре года назад, и уже пятнадцать лет спустя на этой земле был заложен… Здесь нужно немного пригнуться. И прошу вас соблюдать приличия. Это усыпальница нашего рода.
Пенелопа оглядела меня сверху вниз, поджала губы и отвела в сторону нити деревянных бус.
Ох, если бы я была лунным — даже самым оптимистичным на свете лунным, который во всём видит исключительно новые возможности, — я не хотела бы проснуться в таком
