Ариана сверлила взглядом пол, не желая угодить в новую ловушку, но на последней фразе не выдержала и вновь посмотрела на старую чувствующую:
— А какое большее?
— Ты когда-нибудь слышала выражение: «Человек есть то, что он думает»? Перефразируя его, мы, чувствующие, — это то, что мы чувствуем. Со временем дар смирится, что подпитка светлой энергией не дает эффекта, и обратится к оставшемуся доступному источнику. И тогда ты бессознательно станешь притягивать события, связанные с болью, страданиями и гневом. А потом уже сознательно создавать их вокруг себя, ведь дар будет развиваться и требовать все больше энергии.
— Если вы хотели меня напугать, то не выйдет, — усмехнулась Ариана, внутренне содрогаясь от перспективы впасть в темноэмоциональную зависимость. — Я не блокировала светлые эмоции. Я запретила всего одну.
Агафья грустно улыбнулась. В уголках ее глаз заблестели слезы.
— Ах, молодежь… Вы такие порывистые, горячие. Выносите приговоры себе и окружающим, не разобравшись толком в ситуации. Ты запретила всего одну. Дай угадаю. Любовь? Но ответь мне, милая, что такое любовь?
Она замолчала, позволяя Ариане самой дойти до горькой правды: непродуманное поспешное решение обезопасить себя возымело обратный эффект, ведя на путь саморазрушения. Стоит признать, что она перестала чувствовать гораздо больше, чем планировала: обиды Лики и Наташи, радушие Варвары, помощь Макса, даже жертва Леры — все воспринималось с одинаковым безразличием. — Люди чаще всего трактуют любовь как романтическое влечение между мужчиной и женщиной, — продолжила Агафья. — Но разве готовность матери пойти на все ради своего ребенка — это не любовь? Поддержка друга в трудной ситуации? Помощь бездомному животному? А создание произведения искусства? Разве это не выражение любви к жизни, к миру? Любовь многогранна, вездесуща, ею пропитана каждая светлая эмоция.
В голосе старой чувствующей сквозила неприкрытая жалость, но Ариана уловила еще кое-что: принятие и глубокое понимание ее мотивов.
— Вы тоже ставили блокировку! — воскликнула она.
— Быстро ты догадалась, — не стала отпираться та. — Ставила и за совершенный в то время поступок расплачиваюсь до сих пор.
— Расскажите, — мягко попросила Ариана. Интуиция подсказывала, что ее просьба не воспримется как дерзость или чрезмерное любопытство. Если в ране скопился гной, ее нужно вскрывать.
— Я переехала сюда несколько лет назад, а до этого числилась в клане Виктора, отца Максима. Именно числилась, потому что фактически я работала на Совет. Я гордилась своим даром, и мне нравилось исследовать его границы. Лет десять назад в состав Независимых вошел мужчина. Его звали Павел. Возглавлял региональное отделение Совета на Урале и за выдающиеся заслуги получил повышение. Узнав о моих экспериментах, он загорелся идеей работать вместе. Мы проводили бесчисленное количество часов за изучением старых манускриптов. Он был менталистом, а в паре наши два дара, как известно, могут творить невообразимые вещи. Однажды Павел наткнулся на книгу, где рассказывалось о блокировке части эмоций. Я согласилась из чисто научного интереса, тем более что автор писал, что процесс обратимый, если не тянуть с отменой. «Что может случиться за несколько недель?» — убеждала себя я.
Агафья вцепилась в подлокотники кресла, не отрывая взгляд от окна. Голос звучал хрипло, отстраненно: история захватила ее, перенося в прошлое. Прошлое, внезапно оказавшееся в тесной связи с настоящим. Настоящим Арианы.
«Так вот зачем Авдееву нужна чувствующая! — с отвращением осознала она. — Он ищет замену Агафье для своих экспериментов!»
— На время блокировки я уединилась в доме клана в Подмосковье, но через неделю меня срочно вызвали в Совет. Одна из Независимых неправомерно применила дар, и в таком резонансном деле привлекали все силы. На допросе выяснилось, что на части ее мыслей стоит блок, который она наотрез отказалась снимать. Никто не смог его обойти, и Совету требовалась моя помощь. Я могла бы почувствовать в ее словах ложь, смятение, увиливание от ответа. И Совет получил бы официальное право взломать защиту.
— Но блокировка не позволила это сделать...
— Я читала протоколы допроса. Она даже не отрицала вину. После нашей с ней беседы отчеты коллег не вызвали сомнения, и я не стала прерывать эксперимент, — Агафья сцепила пальцы в замок; в глазах застыла многолетняя мука, горькая, как полынь.
— Вы сделали, что должны были, — пожала плечами Ариана. Повторно выслушивать историю Галины было скучно. Однако следующая фраза пригвоздила ее к полу.
— Я ошибалась. Суд я пропустила. Сразу после допроса уехала за город и вернулась через две недели с уже восстановленными эмоциями. В конце первого рабочего дня я столкнулась с этой одаренной, забиравшей из кабинета личные вещи. Бывшей одаренной, к тому времени. Я раскрыла дар больше из любопытства, но… Она соврала. Любовница мужа прельстилась его деньгами и вынуждала уйти из семьи мнимой беременностью. И советница действительно изменила им память: девушке внушила уехать из города, а мужу — забыть о ее существовании. Не слишком суровое наказание для мошенницы и предателя, не находишь?
— Почему она не сказала? — онемевшими губами прошелестела Ариана.
— Ради сына. Мальчик обожал отца, к тому же недавно основал свой клан и, как наследник Независимой, находился под прессом повышенного внимания. Она полагала, что, признав вину, понесет наказание, и тогда Совет не предаст дело огласке. Как я узнала позже, ее единственной просьбой было не впутывать сына. Конечно, я сразу рассказала Павлу о своем открытии, но что мы могли изменить? Как он мучился тогда! Я до сих пор не могу себе простить, что не вмешалась. Я даже предложила стереть ей память, чтобы избавить от переживаний, но мне передали, что она отказалась. И почему в Совете тянули и не позвали меня раньше! Процесс ведь начался еще до моей блокировки!
«Мразь!» — самодовольное лицо Авдеева встало перед глазами, и Ариану затрясло от бешенства. Не тянули, а тянул. Мучился он, как же! Он все просчитал! Откуда-то узнал о случившемся и ждал удобного случая, чтобы воткнуть Галине нож в спину. И знал же, гад, что Агафья в полной силе раскусит ее в два счета. За что Авдеев так на нее взъелся? Не поделили власть? Или получил личный отказ? А может, и то, и другое? Ариана вспомнила, как замаслился его взгляд при упоминании о менталистке. Желание отомстить за придушенный дар Галины взвилось огненной искрой. В груди разгоралась ненависть. Глаза застлала пелена ярости, предметы в комнате приобрели расплывчатые очертания.
— Милая! — донесся до нее встревоженный крик Агафьи.
Люстра над головой опасно закачалась. Ариана в отчаянии впилась ногтями в кожу, надеясь, что боль отрезвит ее, но опоздала. Дар, соскучившийся по сильным эмоциям, сорвался с цепи, как бешеный пес, и теперь упивался ими. Хрупкие руки Агафьи попытались прикоснуться к ее груди. «Слабые», — презрительно отозвался дар. Она легко сбросила их с себя. Пелена перед глазами окрасилась в кроваво-красный. Полностью дезориентированная, Ариана запаниковала. Она захлебывалась силой, растекающейся внутри, как огненная лава, и стремительно слабела. Но Агафья не сдавалась, пытаясь еще и еще. В какой-то момент ей удалось одержать верх, и Ариана почувствовала теплую ладонь в левой части груди.
— Борись! — в интонации старой чувствующей появились новые, требовательные ноты.
— Борись. Ты сильная. Ты сможешь, — вдруг раздался совсем другой голос. Бархатный, глубокий.
«Нет, это невозможно!» — Ариана закрутила головой в разные стороны. Откуда он здесь?
— Я тебя держу. Всегда, — продолжал голос, заставляя дар успокаиваться. Он окутывал ее со всех сторон, создавая островок безопасности в ревущем море темных эмоций. Перед глазами возникла тоненькая золотистая нить. Ариана вцепилась в нее, как в спасительную соломинку, и из последних сил потянула на себя, подтягиваясь по ней, как по канату. А потом еще раз. И еще.
Пелена постепенно рассеивалась. Голос исчез, оставляя внутри ноющее ощущение пустоты. Стас действительно говорил с ней или ей почудилось? Ариана не знала. Она обнаружила себя полулежащей на диване. Руки были вытянуты вверх, словно до сих пор держали золотистую нить. Она медленно разжала пальцы.
