Она прошептала два слова, "Мне жаль," – а затем отпустила ее и повернулась лицом к некроманту. Женщина. Ее волосы были бледно-
золотистого цвета и заплетены в такое количество мелких косичек, что выглядели ненастоящими.
Но сама она выглядела молодой, сильной и очень неестественно. Ее глаза не светились как у мертвых, но и не выглядели живыми; они выглядели так, будто тень навеки окрасила белки ее глаз. Эмма потянулась не к некроманту, а к длинной бледной фигуре ее мертвого.
Лицо призрака странно исказилось, когда она коснулась его. Его, да.
Бороды.
– Как твое имя? – Прошептала она.
Его глаза расширились и он посмотрел прямо на нее так, будто она была чем-то совершенно отличным от Эммы Холл, которой являлась всю свою жизнь.
– Пожалуйста, – добавила она.
– Морган. – Эти два слога прозвучали растянуто и медленно.
– Морган, иди ко мне. – Она накрыла его руку своей и потянула изо всех своих иллюзорных сил. Она чувствовала сопротивление цепи, хотя не видела ее, и вот он стоит возле нее, держа ее за руку. Его рука была холодной. Она коротко улыбнулась. – Маргарет?
– Здесь, дорогая.
– Это – Морган. Присмотришь за ним?
Мужчина выглядел смущенным, но у нее не было времени. Она посмотрела на Чейза и увидела, даже на таком расстоянии, что огонь отступил. Тогда она двинулась к другому некроманту; женщина нахмурилась.
– Лонгленд, – сказала она. – Я... сила... я думаю она ушла.
– На что?
Эмма обошла Лонгленда сзади и потянулась к длинному тонкому человеку, который был источником огня для Эрика. Когда они были такими вытянувшимися, искаженными, было трудно что-то сказать об этих мертвых; она не могла уверенно сказать, был ли это мужчина или женщина. Но, на самом деле, это не имело значения.
Она потянулась и коснулась руки призрака.
– Я – Эмма, – сказала она, стараясь выглядеть наименее угрожающе.
– И я здесь, чтобы освободить вас.
Она увидела глаза в шесть дюймов длинной, которые вертелись, чтобы сосредоточиться на ней. Она не могла уверенно сказать, что они расширились.
– Как вас зовут? – Спросила она, стараясь не вздрогнуть.
– Александр.
– Александр, – повторила она. Она снова напрягла силы и потянула.
Опять она почувствовала, как что-то сопротивлялось. Это было четкое, быстрое ощущение. Александр появился сбоку от нее, его рука в ее. Его рука тоже была холодной, и она снова улыбнулась.
Александр был моложе Моргана; старше Джорджеса или Кэтрин, но моложе, подумала она, чем Эмили; у него были не укрепившиеся нос, подбородок и лоб подростка.
– Эмма?
Она кивнула.
– Эмма Холл.
– Ты в опасности, – сказал он ей, дрожа. – Ты не должна быть здесь.
– Мой друзья здесь, – сказала она ему тихо. Она посмотрела на Эрика. Он колебался, потому что огонь лился, будто играл в перетягивание каната, и отступил. Он повернулся и посмотрел прямо на Эмму, чего не сделали ни Лонгленд, ни Чейз.
Она увидела, что он кивнул. Это было быстро и почти незаметно.
– Алекс, – сказала она призраку. – Тебе придется подождать здесь минутку.
Она повернулась посмотреть на себя. На Эмму Холл, которая стояла неподвижно прямо перед крыльцом горящего дома. В окне сквозь дым она мельком увидела лицо Марии Копис; Она, однако, не горела и не задыхалась, а ее маленький сын с большими светящимися глазами, смотрел вниз, на улицу.
Она начала приближаться к себе, что было одновременно утешительно и очень-очень жутко, когда она услышала слова Лонгленда.
– У меня ваша подруга, – сказал он. – И я советую вам обоим держаться на расстоянии, если вы хотите, чтобы она осталась живой.
– Лейла, возьми ребенка.
Она пробежала остаток пути к своему телу и запрыгнула в него. Оно плотно укутала ее, как утробы матери. На мгновенье она почувствовала его: тяжелое, плотное, инерционное, такое неприятно ограниченное, что ей захотелось выйти снова и быть свободной. Но она сдержалась, потому что знала, что без тела была просто одной из мертвых.
– Нет, – сказала ей Маргарет. – Не мертвой. – Но она услышала удивление и одобрение в этом внутреннем голосе.
Она открыла глаза – свои настоящие глаза – и мир снова стал ярким и цветным. Трава была зелено-коричневой, машины плотными, дома кирпично-каменно-алюминиевыми различных оттенков. Люди носили одежду, которая не была только серо-черной.
Некроманты были бессильными. Вот что подумала Эмма и это стало ее первой ошибкой.
Женщина достала оружие. Она приставила его к голове ребенка и холодно приказала Эллисон отпустить.
И Эллисон, которая не дрогнула бы, если бы оружие приставили к ее голове, задрожала и медленно разжала руки. Эрик и Чейз замерли, а другой некромант – мужчина, имени которого она не знала – тоже достал оружие, в то время как женщина, которую Лонгленд назвал Лейла, схватила ребенка. То, что она угрожала оружием, манипулируя кричащим ребенком было плохо; она явно не была матерью. Или не была Майклом, который, если бы когда нибудь смог заставить себя прикоснуться к настоящему пистолету, вряд ли сделал бы подобное.
Лонгленд все еще владел ситуацией, потому что у него была Эллисон.
Из окна над улицей, окна, из которого выглядывала Мария, Эмма услышала крик.
Однако, крик принадлежал не Марии. Эмма начала поворачиваться, но что-то сильно толкнуло ее. Это было не больно, но настолько мощно, что она с такой силой упала на асфальт, что содрала кожу. Ее руки саднили, а волосы поднялись, будто наэлектризованные. Она почувствовала, как что-то прошло мимо нее, что-то, что она не осознала полностью, но что бы это ни было, она позволила ему пройти.
Лейла закричала.
Огонь вспыхнул вокруг нее, и это было не зеленое пламя, но красно-
оранжевое, сердце и жар огня, разрушившего Роуэн-авеню, а заодно и большую часть жизни Марии.
Эрик крикнул, Эллисон повернулся. Со своего места Эмма ощущала жар огня, а Эллисон стояла прямо возле него. Она вскрикнула и выхватила ребенка непосредственно перед тем, как Лейла выпустила его из рук. Лонгленд почти потерял ее, но сумел удержать.
Но ребенок не горел.
Второй мужчина что-то громко кричал, а затем повернулся и направил оружие – не на Эрика или Чейза, а на Эмму.
Даже на таком расстоянии, она могла видеть дуло так ясно, будто оно было в двух дюймах от ее лба.
Лонгленд повернулся в ту сторону, куда указывало оружие, и его глаза расширились настолько, что она рассмотрела белки.
– Эмма! – Крикнул он, – ты дурочка! Что ты делаешь?
У нее было время, чтобы закрыть лицо или присесть, но она не сделала ни того, ни другого. Вместо этого, почти испугано, она смотрела как Лейла горит. Сгорать заживо было ужасно, но, хоть она и знала это, видеть это было еще хуже. Любая другая смерть, подумала она, почти ошеломляла.
