Фата невесты рвалась на ветру и скрывала счастливое лицо невесты от людей, и Аргент смеялся, слыша, как листается их время.
Ежинка-виолетта была радостна и прекрасна. Одетая в розовые нежны шелка, она кивала подданным и ежилась от холода, а ее люди осыпали ее лепестками красных роз, и ее Алый Король, прикрыв глаза от сбывшегося счастья, обнимал ее.
Алые розы рассыпались по улицам и прорастали прекасными кустамии, и Уна лишь мельком разглядела королевсккую пару, снова вскрикнула со смехом:
— Аргент, я с ума схожу! Что это?!
— Ты же листала календарь, — ответил ее Аргент, кружа ее в танце, склоняясь над ней как можно ниже. — Ты перелистала, наверное, лет сто. Сто лет, в которых мы с тобою принадлежим друг другу.
— Можешь ли ты задержать время на мгновение? — шепнула Уна. — Можно, я запомню этот день, когда я танцую в белом платье в Академии, а твои поклонницы умирают от зависти?
— О, да, — ответил Аргент. — И королевские тоже!
И Уна с хохотом увидела, как влюбленные в улыбку прекрасного Аргента девушки провожали печальным взглядом его вальс с прекрасной невестой в объятьях.
Они кружились в бальном зале академии — она и прекрасный юный Аргент, не поменявший свой зловещий наряд ни на какой другой, и Король со своей прекрасной Королевой Виолеттой, — и много-много девичьих сердец просто разбивались от отчаянья.
— Они влюблены в тебя, — ревниво заметила Уна, и Аргент со смехом привлек ее к себе и поцеловал так пылко, что она поняла — колдовству конец. Оно, танцующее, веселящее и летящее, покидало их, и Уна почувствовала под своими ногами твердый пол, и тяжесть своего веса.
— Конечно, — ответил Аргент, и его голос был реальным, не сонным призраком, а голосом, рождающим эхо, отдающимся от стен.
— Ох, — промолвила Уна, понимая, что ее свадьба была слопана перевернутым ею календарем, и сейчас наступает ночь, самая бессовестная и самая сладкая. — Все?
— Все, — ответил Аргент торжественно, срывая ее платье с ее плеч, открывая ее тело для себя, для своих ласк. — Теперь мы принадлежим друг другу. Так навечно — пока магия нас нее разлучит.
— …А как же ты вернулся в академию, когда Демьен велел ее оцепить?! Я знаю, я наверняка знаю, что переступить через Королевские силки никому не под силу!
Наверное, настало время для того, чтобы раскрыть все тайны. Сейчас, когда самая главная тайна была раскрыта, когда Аргент смотрел на свою Уну юными озорными глазами, разве есть смысл скрывать что — то еще?..
— Я прилетел по воздуху, разумеется, — довольно щурясь, ответил Аргент. — Демьен сам выписал мне разрешение на превращение в дракона столько раз, сколько мне понадобится. Иначе я бы и не смог так быстро очутиться в лесу и так же быстро вернуться обратно. И на нюхача наложил заклятье я, — с немалой долей гордости сказал Аргент, припоминая слова Дерека о том, что это мог сделать только очень большой мастер. — Как и оставил вам подсказку в классе Отложенных Заклятий. Я не оставлял вас ни на миг; в плаще-невидимке пройдя вместе с вами через дверь, открытую Всеключом, я видел и Пустоту, и Осень. И подслушивать разговоры Осени мог. И вплел свои бриллианты в золотую цепь Дерека, когда тот дрался.
Аргент помолчал, размышляя. Он хотел сказать что-то, но признание это давалось ему с трудом.
— И удар в тебя, тогда, — мягко произнес он, наконец, — я смог остановить только потому, что и Дерека я убивать не собирался. Никогда. Как бы ни ревновал.
Он испытующе глянул в глаза Уны.
— Ты веришь мне?
Уна рассмеялась и уткнулась лицом в его грудь.
— Как же не верить тебе после всего, что произошло, — ответила она. — Как же не верить?! Ты мог потерять меня, — она слегка обиженно надула губы, — но не обмолвился ни словом о заговоре с Демьеном. Ты мог с Пустотой таких бед натворить, и получить у мира больше, чем кто-либо, но остался верен своей клятве. Как же мне не верить тебе?!
— Я получил бы весь мир, — ответил Аргент. — Но потерял бы тебя. А зачем мне весь мир без тебя?
— И ты все это придумал?! — спросила Уна, снова пряча смущение, выписавшееся на ее лице.
Она, разгоряченная, поцеловала Аргента в яркие губы, и он усмехнулся, закинул руку за голову и прикрыл синие смеющиеся глаза, крепче прижав к себе обнаженное горячее тело девушки, все еще подрагивающее после жаркой любовной возни.
— Вообще — то, — нехотя признался он, — большую часть плана придумала Демьен. Драконы — они ведь очень хитры и отважны, да…
Аргент обернулся к Уне, хитро глянул на нее из — под ресниц, и девушка засмеялась, смутившись. Она никак не могла привыкнуть к тому, что ее Аргент — степенный, невозмутимый, непоколебимый, как каменное изваяние, — вдруг изменился, из тяжелого и молчаливого превратившись в подвижного и шумного, как осенний ветер, играющий с яркими листьями. Она не могла еще привыкнуть к его молодому лицу, к смеху, играющему яркими искрами в его синих глазах, к озорной улыбке, которая, несомненно, красила помолодевшего магистра и заставляла всех студенток академии влюбляться в него по уши. Аргент принес ей самый невероятный и самый драгоценный подарок — молодость, которую они теперь проведут вместе, и Уна смеялась, вспоминая свое любопытство и свою досаду, с которой она думала, что никогда не увидит навсегда исчезнувшего в прошлом прекрасного романтичного поэта.
Он вернулся; из небытия, из прошлого, разорвав свои узы с прекрасной Корнелией навсегда, оставив ее в омуте дремлющей памяти, он пришел, юный и озорной, к Уне, совершив невозможное ради своей любви.
— Ты убил королевских воинов, — голосом, полным укора, произнесла Уна. — Тех солдат, что прошли тысячи сражений, страшных черных воинов. Я теперь знаю, что Демьен просто принес их в жертву, чтоб выманить Корнелиуса из его логова, и выбора у него не было, но… ты… неужто не дрогнула рука?
Синие глаза Аргента смеялись, и Уна охнула, понимая, что ее ожидает очередной подвох вместо раскаяния и горечи.
— Я убивал их бессчетное количество раз, — посмеиваясь, ответил Аргент. — Да и сам Демьен тоже. Ты не узнала их? Это же королевские шахматы, черные фигуры. Демьен просто увеличил их в размерах и оживил. Зато теперь они золотые.
— Мошенники!!! Обманщики!!
— …мне было жаль их, конечно, но я собрал все до одной фигуры, а придворный ювелир отполировал их, так что ты, если хочешь, можешь увидеть их на столе у Демьена… ай!
— Обманщики! — Уна лупила Аргента подушкой, а тот оглушительно хохотал, довольный своей выходкой.
Скоро влюбленные успокоились, снова обнялись и улеглись удобнее, обмениваясь поцелуями. Но кое-какие вопросы еще оставались у Уны, и она нетерпеливо возилась и вздыхала.
— Ну, спроси, если хочется, — понимая, что девушку что — то беспокоит, произнес Аргент.
— Девушки, — выдохнула Уна с явным облегчением. — Ты пронзал их Мечом Забвения, я знаю. Я видела их безумные лица. Я видела их маски. И эти девушки были не шахматами. Они были живыми.
Аргент нахмурил брови, на лбу его залегла глубокая складка.
— Это так, — спокойно ответил он. — Но это не девушки. Не просто девушки. Это — агенты Алого Короля. Я говорил с ними, и они пошли на это добровольно, ведь их долг — служить Алому Королю. Все должно было быть достоверно. Пустота должна была мне верить, чтобы выдать и предать своего кукловода. Я рассказал этим агентам все, честно сказал обо всех опасностях и рисках и обещал им все исправить… если останусь жив. И они дали свое согласие. Только после этого я сделал это.
— Это очень мужественный поступок, — прошептала, потрясенная, Уна. — А что самое страшное было? — тихо спросила она, устраиваясь на груди Аргента, крепко обнимая его и прислушиваясь к тому, как быстро бьется его молодое сердце.
— Спуститься к мойрам, — серьезно ответил Аргент. — Этого и я, и Король боялись больше всего. И вовсе не из — за того, что они страшны и могли разорвать на части. Мне ничего не стоило расправиться с ними, — в голосе Аргента послышалось мальчишеское хвастовство, и Уна рассмеялась звонко, в очередной раз убеждая себя, что это говорит ее, прежний, Аргент. — Да и Королю тоже. В драконьем обличье он мог сжечь весь город мойр одним плевком. Но погибая, они могли напредсказывать ему столько всего такого, что лучше б ему было и не родиться вовсе. Поэтому их лучше было совсем не трогать. И мы придумали приставить к вам стража — королевского людоеда. Вот напялить на него платье, пожалуй, было так же сложно, как прокрасться к мойрам, не потревожив их.
