осведомленность, я подумаю после.
Едва я шагнула в комнату, раздался рык.
– Вон отсюда! – и тут же: – Вы ополоумели вконец, ее сюда звать?!
Точнее, это стало бы рыком, будь Альбин здоров. Но сейчас, хоть его глаза и сверкали бешенством, в голосе не осталось прежней силы. Эгберд смысл кровь с его лица, явив ожог – как глаз-то уцелел! Может, потому и бесится, что красавцем ему не быть? Глупый, жив бы остался, шрамы – такая ерунда!
– Я сейчас уйду, – сказала я.
Понятно же, все болит и, наверное, хочется орать во всю глотку, а тут приходится при девушке лицо держать.
– Дай сюда кружку, – сказал Эгберд чуть суше, чем обращался ко мне до сих пор. Провел ладонью над горлышком, взгляд на миг стал отсутствующим. – Не отравлено.
Недоверие царапнуло. Доболталась, теперь поди объясни, откуда я знаю вещи, которые дочке трактирщика знать не положено. Но вмешаться было нужно. Да и если не обижаться и подумать, с чего бы Эгберду мне доверять? Кто-то напал на его ученика, причем именно когда тот оказался один, без охраны.
Я вспомнила, как Альбин пытался вызнать, кто послал меня его убить, и про себя обзывала параноиком. Вот тебе и паранойя! Не просто же так он обычно ездил с сопровождающими. А тут один примчался – и нате вам! Хотя если преследователей было пятеро, и все маги, охрану явно учитывали…
Мне не в чем себя винить, но у магов есть причины для подозрительности. Поэтому вслед за кружкой я молча протянула Эгберду ветошь. Не знаю, есть ли яды, которыми можно пропитать ткань, но пусть убедятся, что я не пытаюсь навредить. Маг смял ее в руках с тем же отсутствующим видом, с каким обследовал кружку, и, кивнув, вернул мне. Переживать из-за того, что у него нестерильные руки, я не стала – в конце концов, и ткань, и раствор я тоже не кипятила, да и тот, кто пырнул Альбина, едва ли потрудился простерилизовать меч. Остается только надеяться, что целители умеют справляться с инфекцией. Когда Альбин лечил мой ожог – я невольно коснулась предплечья – он говорил, что надо вскрыть загноившиеся пузыри и промыть, иначе не поможет ни одна магия. Но ведь живот просто так не вскроешь и не промоешь.
Но если Эгберд не стал залечивать ожог на лице Альбина, значит, надеется, что целитель затянет его без следа. Значит, полагает, что Альбин выживет – мертвому на шрамы плевать. Надежда – еще не уверенность, но все же у меня на миг закружилась голова от нахлынувшего облегчения. Пусть все обойдется!
Но чтобы все обошлось, нужно действовать, а не ждать, но не испортить все неумелой помощью. Смочив ткань солевым раствором, я наложила ее на рану на боку, прикрыв торчащую кишку. Скрутила другой кусок ветоши колбаской, обложила вокруг раны, создав своего рода бортик.
– Теперь можно перевязать сверху, пока не приедет целитель, – сказала я.
Смуглая кожа Альбина сейчас казалась серой, точно небеленый холст. Надо было уходить, как обещала, без меня ему будет легче, но ноги словно приросли к полу. Словно, уйдя, я брошу Альбина. Зачем Эгберд вернул ему сознание? Анестетиков-то тут нет, даже про опий Ева ни разу не слышала. Или ту рану на голове нельзя было оставить до целителя, а когда ее излечили, и сознание вернулось?
Я заставила себя взяться за дверную ручку.
– Погоди, – окликнул меня Альбин. Протянул руку – левую, правая, по которой ветвился след от молнии, едва шевельнулась. Я взяла его ладонь, ощутив легкое пожатие.
– Прости. Мне не следовало на тебе срываться.
– На больных не обижаются. – Я растянула губы в улыбке. Только бы не разреветься прямо сейчас.
Он хмыкнул, но тут же переменился в лице. Пальцы, судорожно сжавшись, ослабли, рука упала на постель.
– Спасибо, – шепнул он. – Иди. Не хочу, чтобы ты видела.
– Зовите меня, если понадоблюсь.
Прикрыв за собой дверь, я прислонилась к стене, запрокинув голову, чтобы унять слезы. Где этот целитель?! Я понимала, что прошло еще слишком мало времени, даже если Годфри гонит во весь опор, он едва-едва добрался до деревни. Но что, если целитель приедет слишком поздно? Что, если он не умеет справляться с инфекцией?
Хлопнула дверь внизу, я заставила себя отлепиться от стенки. Стерла слезы, даром что глаза по-прежнему жгло и грудь словно перехватывал тугой обруч. Юбер поднимался по лестнице, пытаясь одновременно держать и покалеченную руку, и тряпичный узелок, видимо, с барахлом, по которому можно было опознать нападавших или хотя бы предположить, кто они.
– Погодите, – остановила его я.
У меня еще остался кусок ткани, и соорудить повязку, подвесив поврежденную конечность к шее было нетрудно. Надо было сразу это сделать, но я растерялась, все мысли оказались заняты другим человеком.
– Спасибо, – улыбнулся Юбер. Глянул на дверь – Как он?
– Пришел в себя. Что случилось?
– Похоже, его подкараулили по дороге.
– Но кто мог знать, что он здесь?
– Хороший вопрос. Очень хороший. – Не добавив больше ни слова, он прошел в комнату к остальным.
Я посмотрела ему вслед. Он полагает, кто-то из нас донес? Но как и когда мы смогли бы оповестить врагов Альбина? Ночью, силой мысли? Едва ли что-то подобное возможно, иначе они не отправили бы Годфри верхом.
Нет, незачем накручивать себя, просто все встревожены, а я еще и перепугана до полусмерти, вот и придумываю невесть что.
Напугана, к слову, не я одна, так что нужно взять себя в руки. Вон, Фил сидит за столом, и лицо у брата едва ли розовее, чем у раненого. Ну да, я бы тоже не пришла в восторг, если бы заставили обыскивать незнакомых мертвецов. Да еще и после магического поединка – один раз я видела, на что похожи такие трупы, хватило.
Я молча сходила в погреб, вернувшись, поставила перед Филом кувшин с пивом и кружку. Жаль, что здесь нет ничего покрепче. Придумать-то точно придумали, но такие напитки оставались редкостью.
Фил благодарно кивнул, опустошил кружку, кажется, в пару глотков. Тут же налил еще.
– Если дознаватели лорда решат, что мы в этом замешаны… – едва слышно произнес он. – Или если его сын умрет в нашем трактире… Кой черт его сюда принес! Да еще среди ночи!
Что ж, придется рассказывать, пока брат не надумал вовсе невесть что.
– Приехал за отчетом к Эгберду.
– А с чего бы Эгберду перед ним отчитываться?
– Альбин его нанял. Его и остальных.
– Что ты несешь?
