возможность лучше разглядеть его прищуренные карие глаза.
– Ну, мы с Розой считаем, что ты очень похожа на ту женщину, которую ищут священники. На эту… Аделаиду.
– Я? – Я попыталась хихикнуть; под языком скопилось столько слюны, что я не решалась ее проглотить. – Ничего похожего. Я простая рыбачка, и отец мой рыбак.
– Паршивая из тебя рыбачка, – взгляд Розы скользнул по моему животу. Нужно взять себя в руки и не трогать его. – Она помогла мне справиться с болью, когда ребенок заворочался. Точно знала, куда и как надавить. Как опытная повитуха.
Второй мужчина шагнул в сторону и медленно обогнул меня. Они окружали меня, точно загнанную в ловушку добычу.
– Как по мне, ноги у нее вполне себе прямые.
Роза фыркнула:
– Может, она их ломала, а потом выздоровела. А может, подвернула лодыжку. А вот волосы у нее вовсе не черные. Я видела. Видела краску, отпечатавшуюся на платке.
Незнакомец сорвал с меня платок так резко, что я не успела увернуться, посмотрел на изнанку, тихо присвистнул и кивнул Генри:
– Похоже на сажу.
– Я не та женщина, которая им нужна. – Мой голос дрожал. – Оставьте меня в покое, мне нужно к отцу.
– Зачем же ты тогда прячешь волосы, а? – поинтересовалась Роза. – Ты – чужачка, вдруг появившаяся у нас со своим престарелым отцом, сразу после того, как поймали Короля.
Енош. Я безмолвно закричала, зовя его, умоляя помочь мне, защитить моего ребенка… убить их всех! Будь они прокляты. Будь прокляты они все, роющие себе могилы. Но мне они могилу не выроют!
Я вздернула подбородок и выпрямила спину:
– Я не та женщина!
– Может, та, может, не та. – Генри вздохнул. – Так или иначе, за пятьдесят золотых мы сможем купить хороший участок выше по течению, там, где еще есть рыба. Ты пойдешь с нами. Не сопротивляйся – это священники пускай решают, что делать.
Я попятилась:
– Нет.
Генри шагнул ко мне, положив руку на рукоять ножа, торчащую из висящих на его поясе ножен:
– А если будешь шуметь… «Желательно живой», – сказали они. Я не очень-то разбираюсь в пышных фразах, но, пожалуй, это означает, что сойдет и мертвой.
Оцепенев от ужаса, я смотрела, как он медленно достает нож, и моя рука сама собой потянулась к животу.
Большая ошибка.
– Я же вам говорила, она в тягости, – возликовала Роза. – Блюет за кустами чаще, чем я бегаю до ветру.
Заскрипели петли.
Навалившись на косяк, папа высунул наружу голову. Его остекленевшие глаза потрясенно расширились:
– Чт-то это? Что вам нужно от…
– Иди в дом! – рявкнула я, а когда папа не пошевелился, обернулась к нему. – Я сказала…
Незнакомец подался ко мне.
Я отпрянула, выхватила нож и направила острие на мужика:
– Только подойди, и я тебя выпотрошу!
Гнев закипал у меня по кожей от несправедливости всего этого, от моей собственной глупости – ну как же, захотела покоя для них для всех! Да мне плевать, пускай бы Енош превратил всю эту троицу в чаши, я с радостью пила бы из них! Подлые, коварные смертные!
– Мы должны ее убить, – прошипела Роза. – Скажем священникам, что она напала на нас и напоролась на нож. Если она та самая, им будет все равно. А если нет… им все равно будет все равно.
Папа застонал.
Я крепче стиснула клинок.
Генри причмокнул губами:
– Профос будет недоволен. Давайте просто схватим ее и доставим, куда сказано.
– А если она поднимет шум и другие отобьют ее у нас, а? Достаточно и того, что мне пришлось поделиться с вами двумя.
– Да меня и монеты-то уже почти не заботят. – Незнакомец наклонился и тоже достал из-за голенища грязного сапога нож. – Надо ее прикончить. Кому ж захочется рисковать, когда в ее брюхе, может, сидит дьявольское отродье? Мир и без того достаточно плох.
– Нет! – Папа оторвался от двери. – Ради Хелфы, как вы можете…
Генри толкнул папу в грудь:
– Не лезь, старик.
Папа ударился спиной о деревянный косяк, подавился кровавым сгустком и рухнул на землю.
– Папа!
Я бросилась к нему.
Боль обожгла кожу на моей голове. Незнакомец схватил меня за волосы и рванул, едва не лишив равновесия.
Кр-рашк!
Острая боль пронзила живот, воткнулась в позвоночник, разлилась по всему телу. Колени мои подогнулись, перед глазами запрыгали черные точки.
Что… что происходит?
Земля содрогнулась.
Я попятилась.
Глядя на мужчину.
Который смотрел на мой живот.
Я опустила глаза. На потертом хлопке платья, чуть правее пупка, расплывалось влажное красное пятно. Я заледенела, парализованная шоком.
Мой ребенок…
Нет.
Нет. Нет. Нет.
– Что-то не так, – пробормотал Генри, когда еще один толчок встряхнул землю под моими неверными ногами, а где-то в центре деревни раздались крики. – Земля дрожит, совсем как тогда, когда схватили его. Что, если она и впрямь его жена? Что, если Король натравит на нас трупы?
Незнакомец не выпустил моих волос, наоборот, стиснул их крепче:
– Тогда нам лучше позаботиться о том, чтобы ребенка точно не стало.
Еще один тычок.
И еще.
Когда сталь в третий раз скользнула в мою плоть, ноги отказали мне. Спина моя ударилась о землю под лязг упавшего на заледеневшую грязь клинка, под шарканье ног и крики… столько криков. Земля возле меня треснула. Закачались деревья. Поднялись на крыло птицы.
Тьма смыкалась вокруг меня. На грудь давила вся тяжесть мира.
Холодно… так холодно.
На языке стыл медный привкус. Волосы липли к щекам, щекотали губы. Я дрожала. Зимняя стужа высасывала все тепло из моего тела.
– Ада.
Я моргнула, но не увидела ничего, кроме орла, кружащего в вышине. И снежинок. Так много снежинок. Возле меня, передо мной, вокруг меня, над мужчиной…
Я застонала, борясь с желанием зажмуриться. Рядом со мной стоял на коленях мужчина. Ветер развевал его длинные белые волосы, а глаза его были абсолютно черны. Ни зрачков в них не было, ни радужки, ни белков, и все же я чувствовала его взгляд.
– Иди на мой свет, отдай мне свое дыхание. – Ласковые пальцы коснулись моего подбородка, большой погладил окровавленные губы. – Я не могу позволить ему вновь ввергнуть мир в хаос.
– Эйлам.
Имя растаяло на моих едва шевельнувшихся губах.
Губах, в которые он вдруг впился грубым, неумелым поцелуем, длившимся всего лишь долю секунды. Потом мужчина отстранился. Его рот и подбородок были испачканы кровью. Моей кровью.
Он слизнул капли, будто пробуя ее на вкус. Потом покачал головой:
– Нет. Не понимаю. Ну, иди же ко мне. Позволь облегчить твою боль. Я ценю жизнь, но я не позволю ему украсть тебя во
