шею. Его прикосновения обожгли мне кожу, как лесной пожар. Обычно я чувствовала его губы, только когда он пил мою кровь. Но никогда еще я не чувствовала их вот так. Бенедикт ласково провел клыками мне по шее, и я ахнула. Я инстинктивно наклонила голову, чтобы ему было удобнее пить.
– Объясни мне кое-что, – потребовал он, и его низкий голос вызвал дрожь в моем теле.
– Что именно? – прошептала я.
– Когда-то ты говорила, что укусы делают тебя покорной…
– Без комментариев, – выпалила я.
– М-м-м, – этот звук отозвался у меня в животе. – Кажется, я понял.
Неторопливым движением Бенедикт опустил бретельку моего лифчика под свитером и освободил грудь от сковывающей ткани. Кончиками пальцев прикоснулся к распаленной коже и большим пальцем обвел сосок.
Я подавила стон. Это неправильно. Мне не должно это нравиться. Ни его укусы, ни прикосновения. И все же я наслаждалась каждой секундой и начала извиваться, сидя у него на коленях, вцепилась пальцами ему в руку.
Бенедикт простонал.
– Черт, Флоренс…
– О нет, только не надо лекций о морали, – задыхаясь, проговорила я.
Он тяжело дышал, опустив свободную руку мне на бедро.
– Сейчас у меня другие планы, – прошептал он и переложил мою ногу так, чтобы я сидела у него на коленях, раздвинув бедра.
Я чувствовала его эрекцию у себя под попой, осознавая, что он, похоже, хотел этого не меньше меня – и это возбуждало сильнее. Бенедикт ласкал мою грудь, другой рукой блуждая по внутренней стороне бедра, и я растаяла. Приблизившись к центру между моих ног, он остановился.
– Продолжай, – взмолилась я, тяжело дыша, и почувствовала, как он дрожит.
Он развел ноги чуть в стороны, тем самым раздвинув мои, расстегнул ширинку на моих штанах, просунул руку мне в трусики. Со вздохом я произнесла его имя. Шершавые пальцы легко скользнули мне между ног – там уже выступила влага, и он коснулся моего клитора.
С губ Бенедикта сорвался звук, напоминавший рык, а я извивалась под его прикосновениями, двигала его руку, отчаянно пытаясь сильнее прочувствовать эту близость. Он неторопливо проник в меня пальцем, и способность ясно мыслить оставила меня. Казалось, мы делаем что-то запретное. И, возможно, именно это возбуждало меня.
Он снова коснулся клитора, массируя его, проник внутрь пальцем. Его эрекция упиралась мне в задницу, он сжимал мне грудь, и ласкал губами шею. Это было слишком, и все равно я жаждала большего.
Хотелось развернуться, поцеловать его, почувствовать его внутри себя. Но приходилось ограничиваться лишь тем, что он давал мне. Бенедикт проник в меня уже двумя пальцами, большим пальцем массируя клитор, а затем вонзился клыками в шею.
Легкую боль затмил оргазм. Я содрогалась от удовольствия, пока Бенедикт одновременно пил мою кровь и двигал внутри пальцами. Я вцепилась ему в руку, тщетно пытаясь сдержать стон. Его стоны звучали приглушенно, пока он впивался губами в мою шею, но их звуки вибрацией отдавались во всем теле.
Его прикосновения стали легче. Дрожь прекратилась, и я откинулась Бенедикту на грудь, лишившись сил.
Он осторожно вытащил ладонь, застегнул мне ширинку, поправил одежду. С нежностью облизнул и затем поцеловал место укуса.
Я все еще чувствовала его возбуждение, но пошевелиться не могла. Ноги казались ватными, я прерывисто дышала.
Без лишних слов Бенедикт обхватил меня руками, а я, прижимаясь к нему, ощущала биение его сердца, оно колотилось так же сильно, как и мое, и я потерлась щекой о его щеку.
– Все хорошо? – осведомился он. Его хриплый голос дарил мне чувство защищенности.
– Хорошо? Великолепно! – вздохнула я.
Он молчал. По мере того как я приходила в чувство, где-то в глубине зарождалось неприятное ощущение.
– А у тебя? – вполголоса спросила я.
Он откашлялся.
– Тоже.
В его голосе я различила странные нотки. Поднявшись с кресла, Бенедикт поставил меня на ноги, но не стал продолжать и отстранился, лишь мимолетно коснувшись губами моих волос.
– Доброй ночи, Флоренс, – произнес он и отвернулся.
– Доброй ночи? – рассеянно повторила я.
Ответа не последовало. Он быстро прошел к двери и оставил меня одну в салоне, будто ничего не произошло. Он даже не обернулся.
Вот же… засранец.
Я понимала, почему он ушел – цеплялся за последнюю надежду сохранить стену между нами. Но это не отменяло того, что я чертовски беспокоилась.
Я совсем запуталась в своих чувствах. Я все еще переживала удовольствие от случившегося. Но на душе было тяжело. Случившееся казалось частью плана. Игрой, которую я должна вести. Но границы между правдой и ложью становились все более размытыми. И как бы я ни оценивала свое положение сейчас, ясно было одно – я хочу большего.
Двое стражников, дожидавшихся за дверью, сопроводили меня в мою комнату. Я шла между ними, опустив взгляд и сгорая от стыда. Наверняка стражники что-то поняли: сначала игровой зал покинули все гости, чуть позже оттуда поспешно вышел король. Но мне было так больно…
Бенедикт причинил мне боль, когда неожиданно оставил одну. Обманывать себя оказалось неприятно. И я жалела, что случившееся было ложью и не могло стать реальностью.
Быстро подготовившись ко сну, я выключила свет и забралась под одеяло. Но уснуть так и не смогла, сколько ни пыталась. Наверное, лучше сохранять дистанцию между нами, чтобы защитить сердце, но меня неудержимо тянуло к нему. Сделать последний шаг – что может быть проще? Этого требовали и моя миссия, и жажда близости. И только рассудок говорил другое.
Приближалась полночь, и я не могла больше выносить терзания. Наверняка Бенедикт уже спал, но стоило хотя бы попытаться поговорить с ним. Я выбралась из постели и босиком прошла к комнате Бенедикта, ощущая на себе взгляды стражников. Тихо постучалась в дверь, боясь разбудить его, но, к удивлению, услышала ясное «войдите».
Я робко вошла. В гостиной никого не оказалось, но Бенедикт вдруг появился в дверях кабинета. Одежда на нем была все та же, волосы взъерошены, рубашка измята. У меня перехватило дыхание.
Заметив меня, он застыл на месте. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
– Так поздно работаешь? – спросила я. Почему в моем голосе послышался упрек? Я не могла понять, как он мог сконцентрироваться на бумагах, пока у меня в голове царил хаос.
– Не мог уснуть.
Стиснув руки в кулаки, я опустила их по бокам, чтобы не демонстрировать боль, но это не помогло. Она окрашивала интонацию моего голоса подобно витражам, меняющим цвет солнечных лучей.
– И за
