что ли дала неверно? Или нагрубила?
— Нет, — качаю головой и рассказываю услышанное.
— Вот же бесовские душонки. Снять бы штаны да крапивой выдрать, — бурчит лесничий, выезжая на трассу. — Нам бы хоть до города добраться.
Пожимаю плечами в ответ. Все равно говорить что-то — дело бестолковое. Теперь только можно надеяться на удачу.
Которая в этот раз обходит нас стороной.
Да, водитель фуры не зря бурчал и ругался с кассиршей, приходит понимание спустя километров тридцать. Вначале двигатель начинает троить и чихать, а спустя несколько минут машина вообще глохнет и движется лишь накатом.
— Эх, беда-бединушка, — вздыхает дед Исай, сворачивая к обочине, и съезжает на боковую улицу какой-то небольшой деревеньки. — Хорошо, что хоть в селении, а не посреди трассы.
— Да тут, похоже, и жителей-то нет. Свет только в дальней избе горит, — замечаю, оглядываясь по сторонам.
— Неудивительно, все теперь в город стремятся перебраться. Тут же ни работы, ни условий для детишек нет, ни больницы, ни магазина, — старик что-то с минуту обдумывает, а затем кивает, приходя к какому-то выводу. — Ладно, дочка. Сидеть тут смысла не вижу. Машина быстро остынет. А ночевать нам где-то всё равно потребуется. Пошли-ка лучше пройдемся и осмотримся, что здесь и как.
Замечаю, что дед Исай берет с собой ружье и наши пожитки, которые Чак закинул на заднее сидение, и шустро вылезаю из машины, чтобы помочь. Желудок некстати начинает жалобно урчать, напоминая, что давно не пополнялся. И, переглянувшись с дедом, мы одновременно друг другу улыбаемся. Опять некогда поесть.
— Погодь пока тут, — старик останавливает меня возле низкого заборчика единственного освещенного дома, приподнимая руку, и снимает с плеча рюкзак. — Я пойду, гляну. Ты пока не показывайся. Мало ли.
Киваю и обвожу внимательным взглядом всё вокруг. Странно, обычно в деревнях собак держат, чтобы те вместо звонка работали и о чужаках предупреждали. Тут же животиной не пахнет совершенно. Никакой. Дом тоже выглядит убого. Краска давно облезла, крыльцо покосилось, поленница пустая, окна грязные и давно немытые, вместо занавесок — какие-то серые замызганные тряпки, двор не чищен, только следы от больших мужицких сапог продавлены в замерзшей грязной жиже. И, самое главное, от избы теплом не тянет, а на дворе ноябрь.
М-да, у меня самой всякое желание заходить внутрь отпадает. Почему-то с трудом верится, то там можно что-то хорошее увидеть. Хотя люди есть.
— Двое мужчин, — подсказываю лесничему, уже открывшему калитку и зашедшему на чужую территорию.
Его наклон головой сообщает, что информацию получил. Выдыхаю и напрягаю слух. Что ж, я и отсюда уловлю, что происходит внутри. Хотя сейчас там даже никто не двигается.
Дед Исай возвращается минут через пять, хмуря брови и недовольно качая головой. Вполне понимаю, почему. От резкого, отвратительного запаха перегара, что осел на фуфайке, обоняние приходит в шок.
— Думаю, тут мы будем лишними, — сообщает он через минуту.
И я полностью соглашаюсь.
Решаем пройтись еще и посмотреть, есть ли в деревне другие жители. Но далеко забрести не выходит. Сразу несколько машин с визгом останавливаются возле нашего авто-монстра, окружая его со всех сторон.
* * *
— Люди, — практически неслышно, одними губами сообщаю старику, вскинувшему ружье и прищурившемуся.
Зверем от тех, кто вылез из заляпанных грязью машин и отирается возле нашего выдохшегося транспорта, не пахнет.
— Ну, и куда они подевались? — доносится до меня недовольный фырк самого крупного из них, кажется, главного. — Пешком что ли почесали по трассе?
— Если так, то далеко не утопают. Нагоним без проблем, — отвечает другой.
— Ферзь, там в хате свет горит, может, к местным забулдыгам пошли погреться? — лебезит третий.
— Может, Сява. Сгоняй-ка и проверь, — тут же раздается приказ первого. — А тачила зачетная, не соврала Клавка, загоним по красной цене.
— Главное, девчонку и старика на время утихомирить, чтобы ор раньше времени не подняли. А через сутки эту перекрашенную красавицу уже никто не узнает, — потирает руки второй.
— Верно говоришь, — кивает бугай.
— Нет их, — возвращается первый почти бегом. — Только местные спят.
— Так, Муха, Свист и Жлоб, прочешите-ка рысцой округу на всякий случай, вдруг хозяева где-то тут еще, — машет в нашу сторону главный бандит. — Сурок, Сява подцепляйте красавицу и тащите в сервис к Грому.
Перевожу взгляд на деда Исая и по его жесту сразу ныряю в ближайшую подворотню. С каждой минутой на улице становится всё темнее, что в данной ситуации лишь радует.
Обходим с лесничим заброшенный двор, присматривая место, где можно на время скрыться. Но всё настолько старое и ненадежное, что заходить внутрь полуразвалившегося дома или сгнившего сарая страшно, да и опасно. Крыша в любой момент может обвалиться.
— Ты осмотри те халупы, что слева, а ты те, что справа, я же в боковой проулок сгоняю, — раздается метрах в десяти от нас.
Прижимаюсь спиной к стене сруба и опускаюсь на корточки, как велит жестом дед Исай. Наваленные скопом старые покрышки создают большую кучу хлама и, если не подходить вплотную и сильно не приглядываться, нас могут и не заметить.
Прикрываю глаза на секунду, молясь Луне-матушке, чтобы уберегла от новой напасти, и начинаю дышать ртом. Мне всё кажется, что бандиты могут услышать даже моё громкое пыхтение от страха.
А лесничий удивляет вновь. Он совершенно не собирается надеяться на авось. Вскидывает ружье и внимательно вглядывается в сгущающиеся сумерки.
Проломившаяся под чужим ботинком тонкая корочка схватившегося на луже льда заставляет дернуться. Один из автоугонщиков подошел совсем близко к нашему укрытию. Мурашки от ожидания разоблачения с каждой секундой бегут всё быстрее, от напряжения мышцы напрягаются и деревенеют.
Шаг — хруст, шаг — хруст.
С каждым ударом сердца бандит приближается. Горло сводит от спазма. Забываю, как дышать.
Резкий рык машины со стороны дороги заставляет вздрогнуть и глубже втянуть в себя так нужный кислород. Очередной рык и пробуксовка. Это угонщики пытаются вытащить нашего авто-монстра с обочины.
— Чего у вас там? — орет подошедший к нам совсем близко человек.
— Застряли, кажись, — прилетает ответ. — Подтолкнуть надо.
— Ёжкин
