Нашла мне мужа? Три года служения? Час от часу не легче! А без служения и кем-то подобранных женихов обойтись никак нельзя?
— То есть своего жениха выбирала себе не я?
— Нет, что ты, сира! — он отмахивается от мысли о своевольном выборе спутника жизни, как от глупой мухи. — Женихов и невест мы, служители Храма, никогда не выбираем себе сами!
— И как? — голос мой еле заметно дрогнул. — Мой жених мне нравится? — с опаской жду ответа. Не то, чтобы я намерена сохранить помолвку, но, если прежняя хозяка тела недолюбливала жениха, рвать отношения будет проще и как-то логичнее.
— О том я не ведаю, сира. Мне лишь известно, что вы с ним частенько бранились, что необычайно радовало некоторых служительниц. После вашей помолвки многие сестры в Храме смотрели на тебя, сира, с неприязнью.
— Ревновали?
— Скажем так: примесь фрийской крови дает Ардо некое преимущество перед чистокровными левийцами.
— Какое преимущество?
— Ты сама скоро увидишь.
— А я ему по душе, не знаешь?
— Еще бы ты не была ему по душе! Многие служители в храме молились и надеялись, что выбор провидицы падет на них. Ты даже не представляешь… Неважно.
— И что же, мужем мне мог бы стать только служитель?
— Да.
— Откуда столько желающих? Во мне есть нечто особенное или местным парням просто не хватает девушек?
Под «я» все время имею в виду другую, предыдущую Лию. Чувство такое, будто обсуждаю с приятелем нашу общую подружку. Однако приятель видит это иначе. Говорить в лоб комплименты он совершенно не привык. Сандер краснеет, вконец издирает несчастную соломинку, но кивает.
— Из всех безукоризненных невест Храма ты самая… Сира, ты просто давно не смотрелась в зеркало.
— Говоришь, было много желающих меня заполучить? — задумчиво на него смотрю. — И ты был в их числе?
Он краснеет еще больше. Оттопыренные уши сейчас ужасно напоминают вареных раков. Прячет на секунду глаза, а потом с достоинством распрямляется и с холодком заявляет:
— После твоей состоявшейся помолвки с Ардо я не вправе об этом говорить, а ты не вправе об этом спрашивать.
Все ясно. Значит и он был в числе претендентов. То, что Сандер воспринимает меня не как сестру, я уже давно чувствую по тому, как смущенно он задерживает на мне взгляд или наоборот внезапно отворачивается и боится прикоснуться. Тут никакого дара не надо — любая девушка такие вещи чувствует интуитивно.
— Если стражи охотятся за иномирянами и простым, законопослушным гражданам они не страшны, то почему ты ринулся от них бежать?
— Мы всегда прячемся от стражей. Любой страж при первой же возможности хватает служителей и с превеликим удовольствием опустошает браслеты.
— Но ведь наш браслет и так был пуст! С нас и взять нечего!
— В таких случаях они забирают служителей в свои казематы и требуют за них выкуп из Храма. И, в итоге, все равно отнимают запасы наших капитанов.
— Ужас какой! То есть мы незаконно продаем артефакты?
— Незаконно? — он оторопело на меня таращится, будто я сморозила глупость. — Разве нужно разрешение закона для того, чтобы фермер продал свою свинью соседу или маг продал свой амулет желающему? Поверь, сира, нам и других законов хватает!
— Но почему тогда черные стражи сажают служителей за решетку, если ничего плохого они не делают?
— Потому что им очень уж охота бесплатно поиметь наш энергиус.
На этих словах я морщусь:
— Эти стражи — настоящая коза ностра.
— Что? Козы, но сра… Ты только что выругалась сира?
— Нет. Обозвала стражей очень, очень плохими людьми.
— Так и есть, сира, они самые что ни на есть козлиные засранцы! Ты не устаешь меня удивлять. Раньше всех убеждала, что нет плохих людей, есть лишь невежественные.
— Раньше было раньше. Однажды у меня упали с глаз розовые очки, и теперь я вижу мир без розовых стекол.
— Магия розовых очков мне не знакома, — и уважительно склоняется передо мной — той уникальной сирой, которой она знакома.
— Надеюсь, и с тебя однажды упадут розовые очки, мой друг, — великодушно желаю ему.
Он собирается что-то ответить, как вдруг его взгляд падает на земляной пол сарая да так и остается там, споткнувшись об нечто удивительное и по-видимому неправильное. Ведь от потрясения парень широко открывает глаза и забывает закрыть рот.
Я мгновенно напрягаюсь от нехорошего предчувствия и вглядываюсь в пол. Там, внизу выстроилась целая армия темно-серых крыс.
Они встали на задние лапки и уставились на нас, жадно принюхиваясь. Грызуны рассматривают нас враждебно, а мы их ошарашенно. И хотя крыс я люблю, — в детстве мы их даже разводили в качестве домашних питомцев — но стоящие внизу мутанты меня откровенно пугают. Вместо милой мордашки у них свирепый, клыкастый оскал. Глаза — злобные бусины. Ко всему прочему еще и размер раза в три больше обычного. Не крысы, а тигры саблезубые!
— Нам конец! — тоненько голосит Сандер, испуганно скукожившись. От отчаяния, застывшего в его глазах, мне становится в разы страшнее. — У этой деревни есть магическая охрана. Когда появляются чужаки, посягнувшие на собственность деревни, появляются ее магические защитники.
— Но мы ни на что не посягаем, — ахаю я. — Зачем от нас что-то защищать?
— Как же… — парень размашисто бьет себя по лбу. — Глупец! Мы уже битый час отдыхаем на чужом сене. Ты, сира, зачем-то чужие вилы прихватила, — на этих словах я и правда замечаю, что та палка, которой я от нечего делать поигрываю, заканчивается вилами. Как обожженная, отдергиваю руку от деревяшки. Бросаю контрольный взгляд вниз — но крысы и не думают уходить. Видно, им не вилы, а сено жальчее.
Он запускает пятерню в густую шевелюру. Сдавленным голосом бормочет:
— Если нам повезет, эти грызы вызовут сюда жителей деревни. Правда, возможно, черные стражи еще не покинули селение — и тогда ночевать нам придется в их узилище.
— Сандер, — шепчу я, подползая к нему поближе, — а ты знаешь, что происходит с иномирянами, которые попадают в руки черных стражей?
— Пытки. И казнь через сожжение. Зачем тебе это знать? Это последнее, что должно тебя интересовать… Надеюсь все же, что грызы не решатся нас атаковать. Пусть призовут жителей деревни! Лучше уж сырые застенки стражей, чем зубы грыз.
Не-а. Категорически с ним не согласна. Лучше уж с крысами сразиться, чем пытки и костер. Замечаю внизу синхронное движение в нашу сторону. Словно прочитав мои мысли, клыкастые твари восприняли их, как руководство к действию.
— А зачем им такие огромные зубы? Они же ими не кусаются? — простодушно интересуюсь наивная я.
— Кусаются, конечно. Пока жрут тебя заживо… — на этих словах Сандер беспокойно елозит. — Возможно, если мы вихрем рванем к выходу, сбрасывая их на ходу, мы не очень сильно пострадаем… Главное, не дать им добраться до глаз!
— Может отобьемся? — киваю на вилы.
— Грызы известны своей живучестью. Говорят, если снести им пол головы, они этого даже не заметят — будут атаковать дальше. Их не убить. Только не нам.
Вот ведь зараза! Повезло нам наткнуться на зомбаков в крысином обличие!
Сама не знаю, зачем, лезу в суму. Надеюсь, наверно, найти какой-нибудь боевой арсенал, но, перебирая непонятные предметы, ничего, похожего на оружие, не вижу.
Из всего, что есть в сумке, узнаю только попрыгунчик-цветок и дудочку, усыпляющую младенцев. Но попрыгунчиком и прочими артефактами пуляться в наших противников бесполезно — особой меткостью я никогда не отличалась. А дудка выглядит хрупкой, не чета вилам! Хотя…
Протягиваю блестящую, дырчатую трубочку Сандеру, сую ему в дрожащие пальцы и прошу:
— Умеешь на этом дудеть?
Он враз понимает, о чем речь, но сомневается. Ведь магия предназначается только для незрелых детских голов. Подействует ли мелодия на крыс?
Впрочем, особого выбора нет — грызуны уже начали карабкаться в нашу сторону, поэтому Сандер подносит дудочку ко рту.
Через мгновенье раздается мелодичный, нежный, невыразимо прекрасный напев. Мгновенно и навеки проникающий в душу, зовущий куда-то вдаль, в сказочную страну. Обещающий вечное блаженство, побуждающий поддаться порыву, последовать за этой чудесной, ласковой мелодией в страну молочных берегов и медовых земель.
