— Ой! — пискнула, прикрывая глаза и для верности еще и отворачиваясь. — Ты бы оделся, что ли?
— Какая ты… скромная, — насмешливо промолвил Сатус, судя по голосу, явно наслаждаясь ситуацией.
— Я не скромная, я вежливая, — стало обидно. — И вообще, тебе не говорили, что демонстрировать свои оголенные драгоценности посторонним людям не прилично?
Ответом мне была тишина, а после над самым ухом проникновенно прозвучало:
— Если тебе это так не нравится, зачем же ты смотрела?
Подпрыгнув от неожиданности, залепетала, сама не понимая, что несу:
— Никуда я не смотрела, вернее, я недолго смотрела, вернее, я ничего не видела!…То есть… Мне это не интересно, ясно?
Демон засмеялся, и это был тот смех, который предназначен не для всех. При его звучании почему-то сжалось сердце и болезненно потянуло внизу живота.
— Ясно, ясно, — проговорил он со смехом. — Мне всё ясно, ты только дыши, ладно?
— Ты не из тех, от кого бы у меня вдруг отнялось дыхание, — с обидой бросила я через плечо.
И тут же об этом пожалела.
Потому что мне на плечи легли тяжелые руки, которые крутанули меня на месте, заставив встретиться глазами с по-прежнему обнаженным парнем.
— Уверена? — спросил он, умудряясь даже в таком виде сохранять великолепно-надменный вид.
Я зажмурилась и попыталась оттолкнуть, но едва только ладони легли на его обнаженную грудь, как сердце тут же забилось быстрее, а дышать стало тяжелее.
И что самое обидное, он это заметил.
— А мне кажется, ты врешь, — выдохнул он, обжигая своим горячим дыханием.
Глава XXX
И демон накрыл мои ладони своими руками, заставляя ощутить мощные удары, звучащие в его в груди. Я лишь порывисто вдохнула и зажмурилась крепче, как вдруг поняла, что моё сердце подстраивается под его. Оно сбивается, дергается, трепещет, словно в последней попытке сопротивления, а после смиряется, успокаивается, замирает на несколько мгновений и следующие удары уже звучат, как ответ его сердцу.
Изумленно распахнув ресницы, я наткнула на взгляд угольных глаз, в глубине которых вновь тлела краснота. Они глядели на меня так пристально и так внимательно, словно он в этот момент демон сумел заглянуть мне в душу и увидеть то, чего даже я сама в себе не видела.
Задрожав, я отпрянула.
Он отпустил.
Несколько минут потребовалось, чтобы прийти в себя, научиться вновь дышать размеренно, а не всхлипами, и привыкнуть к этой странной вибрации в груди, которая, чем дальше Сатус находился, тем менее ощутимой становилась.
— Книга, — проговорила я хрипло и тут же поперхнулась собственными эмоциями. Прижав руки к лицу, попыталась скрыть алеющие щеки.
— А что книга? — спокойно, так, словно ничего и не случилось поинтересовался демон. Когда я обернулась, на нем уже были черные свободные штаны и майка. — Не удивляйся, у меня здесь заранее был припрятан комплект одежды.
— Удобно, — кивнула я, потопталась на месте, а после, чувствуя себя очень уязвимой, облокотилась бедром об один из выстроенных в ряд письменных столов, предназначенных для занятий в библиотеке.
— Не очень, — дернул бровью демон, обуваясь. И когда только успел потерять ботинки? — Приходится иметь много одежды.
— Предполагаю, что для тебя это не проблема, — ответила я, очень стараясь быть безразличной. — Ты же привел меня сюда посреди ночи не для того, чтобы мы обсудили твой гардероб, да?
— Нет, не для этого, — мигом похолодел Сатус. Подобрал с пола талмуд, долго листал страницы, пока, наконец, не бросил книгу на стол передо мной.
Я увидела череду странных символов, выведенных на местами порванной и затертой странице, которые перемежались чередой черточек и палочек всех размеров и толщин.
— Я должна уловить в этом какую-то логику? — поморщилась, отодвинула книгу от себя.
— Ты не понимаешь, что здесь написано? — с нажимом и так требовательно, словно я перед ним чем-то задолжала, спросил Сатус.
Демонстративно развела руками.
— Извини, древнеколдовская клинопись мне не знакома. Всё? Теперь я могу пойти спать?
— Нет, — отрезал демон. — Если ты не можешь прочитать сама — я тебе переведу.
— Отлично, — закатила я глаза. — Это именно то, чем я хотела бы заняться ночью.
Сатус ткнул пальцем в строчку и начал зачитывать. Не знаю, что он там видел, лично у меня перед глазами стояла отличная заготовка для игры в крестики-нолики.
— «Много разных созданий было рождено под луной. Красивых, как девы Фариана, и ужасных, как зимние псы Скади. Несущих лишь разрушение, как черные полчища эрнеков, и живущих лишь возрождением, как аравийские птицы. Мудрых, как пустынные братья, и жестоких, как безглазые подземные гоблины. Много тех, кто наслаждается кровью, смертью, убийством, как сыны Тьмы. Но среди всех самых опасных существ стоит отдельно сказать о тех, кто обладает самой страшной силой — тихой, мягкой, скрытной, но смертоносной. Подбираясь к своим жертвам мягкой, едва слышной походкой, они вцепляются в душу острыми коготками и уже не отпускают. Стерегись тех, которые глядят на тебя томными глазами и очаровывают своей милой, робкой улыбкой. Не будь обманут! Они прокрадутся ночью в твою постель, лягут рядышком и будут смотреть, как ты умираешь. Как силы покидают тебя, как капля за каплей утекает твоя жизнь, как слабость и вечность захватывают тебя в свои смертоносные объятия. Они — те, кто ходят меж людей, скрывая лица, кто выискивает жертв в толпе, кто прикрываясь простодушием, рыщут в поисках добычи. Они — те, кто невинностью своей затянут тебя в свои сети, околдовав, захватив твой разум, поработив волю, стерев память. Они крадутся за тобой, привлеченные твоей жизнью, которую хотят отнять. Не впускай ночью незнакомок, чьи слезы чисты и прозрачны, как самый крепкий, самый опасный яд из существующих во всех мирах».
Я терпеливо всё выслушала и лишь, когда он умолк, ласково произнесла:
— Если ты хотел почитать мне на ночь, то в следующий раз выбирай более легкое чтиво, потому что из всего того, что ты произнес вслух, я смогла различить только местоимения.
— Ты не поняла? — настойчиво потряс книгой Сатус.
— Нет! — развела я руками. — Я даже не понимаю, что именно я должна понимать.
— Ладно, — не унимался демон, что-что, а упрямства ему было не занимать. — Слушай дальше.
Он перелистнул страницу и продолжил:
— «Они прекрасны. Прекраснее, чем всё, что ты видел в своей жизни. И ценнее всего, что ты когда-либо имел. Их кожа — как шелк, взгляд — как клинок в сердце, вздох — как взмах крыльев. Они входят в твою жизнь стремительно, а после тихо подбираются к твоему сердцу. Прикоснувшись к одной из них однажды, ты уже не сможешь думать ни о ком ином. Она — будет всем твоим миром, основой твоей жизни, её целью. В ней — весь смысл, вся красота, вся сила. Не будет её — не будет ничего. Она та и то, ради чего ты пойдешь на край земли, добровольно прыгнешь в пропасть, убьешь друга и предашь отца. Она — та, что хранит в себе всё величие мира, всю его ценность и мудрость. Она — та, которая пришла из пустоты небытия и которая однажды покинет тебя, скрывшись среди холмов. Она — та, которая знает дорогу к правде. Она — та, которая владеет миром, потому что владеет знанием. Она — та, кто была сестрой двенадцати. Она — та, что смогла обмануть смерть. Та, что была принята волхвами. Та, что в одной руке держит алмазный серп, а другой поправляет золотую корону. Та, которая будет мстить. Она идет за тобой, котори».
Но я его уже практически не слушала. И не потому, что весь его речевой поток слился в одну сплошную абракадабру, которая вот-вот должны была вызвать какую-нибудь мохнатую гидру, а потому что, когда Сатус открыл книгу, из его страниц выпал небольшой листок бумаги, медленно спланировав на пол. Вернее, это был обрывок листка, меньше четвертинки, а на нём — рисунок.
Это был портер. Простенькая иллюстрация, выполненная резкими и четкими тонкими линиями на шероховатой бумаге. Но привлекла моё внимание не техника исполнения, а та, чье лицо было запечатлено на бумаге.
