нужно рассказывать и показывать?
А фантазия на что?
”
Эмма вскрикнула, оступилась и отошла от пятачка на котором стояла.
Крошечное бирюзовое зёрнышко лежало на самом верху, хоть его и не было пару секунд назад.
– Как?.. – Эмма впервые обратилась к Голосу вслух, и к своему ужасу поняла, что он тоже может отвечать, и звучал он невероятно громко, будто с ней говорили сами стены.
Эмма наклонилась, подобрала зёрнышко и уставилась на него.
– Здравствуй, – Голос изменился. Он больше не был хитрым, вздорным и смешным. Он стал красивым, как мелодия старинной песни, женским. И очень-очень знакомым. – Обернись.
Эмма помотала головой, а потом развернулась на пятках и обомлела. Она сама, та же, что была до того, как потеряла волосы, только в совершенно другом платье по другой моде, стояла напротив и улыбалась.
Та, другая Эмма, а вернее Эммоджен Сэддиданс, была призрачной, словно её не существовало вовсе, да так оно и было.
– Эмма, ты была права, кажется… – воскликнул Глер, вбегая во дворец, и застыл.
Эмма не могла оторвать взгляд от собственной бабушки, собственной копии.
– Я это нашёл… – и Глер поднял крошечный кулон, в котором была картинка искусного миниатюриста с изображением Эммоджен.
– О, медальон… я помню его, но право забыла, кому он принадлежал… – Эммоджен задумчиво смотрела на вещицу, что держал Глер.
– Не матушке, это точно, она была слишком бедна, но, быть может, тёте? Да… тётя вполне могла такое заказать из сентиментальных чувств. А может, Натаниэль?.. но как успел? Хотя… что для принца миниатюра? Ох, Натаниэль…
Эммоджен говорила так спокойно, медленно, что Эмма не узнавала в этом себя. Только внешность – ничего больше общего.
Она с восторгом следила за тем, какие у Эммоджен мягкие жесты, будто одухотворённые даже. Как она внимательно смотрит на всё кругом, не суетится.
– Это ты – мой внутренний Голос?
– Нет, не я, – мягко улыбнулась бабушка. – Это артефакт. О, он тот ещё проказник, но во мне он не нашёл соратницы и подруги. У меня была… дочь, – Эммоджен постучала себя по подбородку. – И она, кажется, тоже говорила на двух языках… и она дружила с этим ворчуном. А вот сыновья – нет. Кажется, нет…
– Ар-тефакт? – пробормотал Глер.
– Да, молодой человек, – пожала плечами Эммоджен, сделала несколько шагов к Эмме и склонилась к бирюзовому зёрнышку в её руках. – Артефакт… Эмма и есть артефакт. И я им была. И моя дочь. А вот дети моего младшего сына и мои единственные внуки – оба мальчики. Неро и Нил… вероятно, им ничего не досталось.
– И они этим не были довольны. Но как… при чём тут мои волосы? – ахнула Эмма. – Что значит: отец дал, отец отнял?
– Ох, Неро. Он был ужасным мальчиком, признаю. Он как-то пришёл ко мне и стал требовать магию, как у тётки. Только моя милая Элла была… бездетна. Голос практически свёл её с ума, разрушил. Она никак не могла им управлять. Тогда никого не учили волшебству, и девочку это попросту погубило. Неро просил у меня магию. И… ну что я могла? Я говорила ему, что он станет однажды отцом очаровательной дочки и эта магия будет принадлежать ей. Так и случилось. Но… он обижен, я думаю, – Эммоджен склонила голову. – Волосы… как низко! С девочками так нельзя, – и она протянула руки и коснулась головы Эммы, та ахнула, выронила зёрнышко, оно покатилось под ноги Эммоджен, как раз нод носок туфельки. Раз, и прабабушка раздавила зёрнышко, а локоны Эммы в три мгновения стали такими же длинными, какими были, только не вернули свой тёмный прекрасный цвет.
– Волосы хранили магию? – спросила Эмма, крутя в руках локон.
– Нет… Душа и сердце, – Эммоджен коснулась щеки Эммы. – А отец твоё сердце разбил, а душу предал… Ничто не ранит сильнее. Это отняло твои силы, но я вижу, что ты справилась. Ты стала так сильна, как не был силён твой прадед, милая!
– Да?..
– Да, – Эммоджен перевела взгляд на Глера. – Увы, но артефакта нет и никогда не было.
– И, видимо, не будет?
– Видимо, нет, – она пожала плечами. – Я не думаю, что магия переведётся в Траминере. Я видела то, что сделала Эмма, и таких зёрен, как эти крохи, – они кивнула себе под ноги, где уже ничего не лежало, растаяв в воздухе. – Она много заложила в души несчастных людей. Они не дадут воде снова уйти из королевства. Можете не переживать. Можете… идти с миром, я полагаю. От вас больше ничего не зависит.
– Значит, я нашёл артефакт, – вздохнул Глер.
– Нашёл, мой милый, – улыбнулась Эммоджен. – Эмма неплохо его берегла!
– Но как это вышло… – покачала головой Эмма. – Магия в человеке…
– Ревность, дорогая. Много лет назад я пришла в этот дворец, – Эммоджен взмахнула рукой и будто провела пальцами по чьей-то невидимой щеке.
И всё стало меняться. Наливаться цветом, фактурами. Посреди залы появился великолепный фонтан, из которого то и дело выпрыгивали самые настоящие рыбки, только прозрачные, созданные из самой воды. Светляки кружили ровными столбами, уходящими к полотку. Всюду сияли витражи и возвышались экзотические растения, а перила лестницы отливали золотом. Пол из мрамора, гобелены и портьеры.
Это была богато обставленная и украшенная комната, а на балконе над фонтаном стояла великолепная красивейшая женщина.
– Я пришла переводчицей, ты, должно быть, тоже знаешь Пинорский?
– Да, наверное… я не практиковалась…
Эммоджен перешла на пинорский и Эмма быстро кивнула.
– Знаю, да, – она расплылась в улыбке, а Глер ничего не понял.
– Вот и я знала его. Мой отец – Граф Гриджо, был приближённым короля, а мать пинорской аристократкой. Я могла быть подданной одного из двух королевств, но жила в Пино в нищете и позоре. А потом оказалась при дворе… где влюбилась в жениха королевы. Принца Траминера, Натаниэля.
– Вы… не могли быть вместе?
– Конечно, нет, – Эммоджен уставилась в одну точку, и Эмма с Глером увидели там, замершего на середине лестницы, светловолосого принца. Он был совсем юн и красив, и братья Эммы на него очень походили. – Он принадлежал
