Этой ночью тоска по дому ломает стены настороженности, требует обнажить душу.
Все начинается с едва слышного плача Катари. Можно сделать вид, что его нет, но это невозможно: она достигла предела, и ее нужно поддержать. Поглаживая саламандру, я тихо говорю в темноту:
— Катари, расскажи о себе.
Она всхлипывает отчетливее.
— Да, расскажи, — шепотом просит Лисса.
И Катари, шмыгая носом, но все больше распаляясь, от боли переходя к мечтательности и восхищению родным домом, рассказывает
Мир Катари нетороплив, тысячи островов разделены узкими проливами, сцеплены друг с другом каменными мостами, опутаны железными дорогами. Воздух там чист, влажен, пахнет солью, рыбой и пряностями. Жизнь кипит на цветастых базарах, в песнях бродячих музыкантов. Города там невелики, разбросаны среди зелени полей и кущ деревьев, забираются на горные гряды северных островов, цветут на плодородных холмах юга, а поезда с веселым гудением везут ткани, металл, драгоценные камни и еду. Отец Катари — староста своего сельского городка, он высокий и сильный, потому что даже староста должен трудиться со всеми, он справедлив и вершит суд, а мать ее следит, чтобы дети были ухожены, сироты пристроены, лекари заботились о больных, а старики получали воздаяние за труды молодости. Старшая сестра Катари уже замужем за торговцем, и у нее и ее малышек всегда самые модные платья из хороших тканей. Младший их брат еще учится в школе и мечтает поступить на юриста. А саму Катари, неделю назад блестяще закончившую школу, должны были везти в соседний город знакомиться с возможным женихом, но ночью в ее саду вдруг оказался мужчина, с которым она накануне столкнулась на базаре, и тогда он обнюхал ее, точно дикий зверь, изрядно при этом напугав. Вокруг них вспыхнула красная пентаграмма, и Катари оказалась во дворе мрачного замка, так далеко от дома, как она и помыслить не могла. А теперь сердце ее разрывается при мысли, что родители и брат с сестрой, и все, кого она знает, будут думать, что она уехала на другой остров, а потом и вовсе забудут о ней — так пообещал ей похитивший ее демон.
— Я их больше не увижу, — тоска вновь возвращается в голос Катари.
— Подумай о хорошем, — прошу я, — твоей семье не будет больно. Если ты их любишь, тебя должно утешать хотя бы это.
На несколько мгновений комната погружается в тишину, и затем Катари говорит:
— Да, я буду радоваться этому, раз ничего другого не остается, и моя жизнь теперь сломана.
— Твоя жизнь не сломана, пока не сломаешься ты, — возражаю я, — ты всего лишь переехала в другое место, как те бродячие музыканты, о которых ты рассказывала с таким восхищением.
Надолго задумавшись, Катари отвечает:
— В чем-то ты права… Но все равно у меня чувство, словно я умерла, исчезла из мира.
Я попыталась это представить, но не смогла. Меня раздражает, что моей жизнью так беспардонно распорядились, раздражает отбор, местный расизм, но мертвой или даже просто потерянной я себя не ощущаю.
— Катари, ты здесь, с нами, — напоминает Лисса. — Никто из нас не исчез. Я тоже скучаю по семье, но нам нужно держаться, обосноваться здесь, а потом… кто знает, как судьба повернется. Воспринимай это все исследованием…
— Или битвой, в которой тебе надо продержаться, — советует Манакриза и тяжело переворачивается на постели. — Это наше сражение. И мы должны победить.
— Тебе легко говорить, — вздыхает Катари. — Ты ведь такая сильная.
— Сильной я не родилась, я такой стала.
Мир Манакризы суров, война разрушила природу, загнала людей под землю. А жизнь под землей не сахар, там каждый тоннель — важный ресурс, каждая пещера, каждая оранжерея, гидропоника, растения, семена растений, животные. Все это — невероятная ценность, от этого зависит сама жизнь.
Манакриза родилась в небольшом клане Эл-Имани. У них не было своих пещер с растительностью, было совсем мало скотины, но протекторат Гуруна снабжал их всем необходимым, даже оружием, в обмен на то, что их воины умирают за протекторат, затыкают бреши в их обороне, уничтожают чудовищ из глубины, отбивают провизию, оружие, материалы и приборы у соседних протекторатов. Клан Эл-Имани не держит слабаков, рожденных с дефектами убивают, слабых — продают в рабство. Быть Эл-Имани и честь, и опасность. Манакриза родилась слабой. Ей повезло, ее родители обладали достаточными средствами, чтобы заплатить повитухе, и та не обрекла дитя на уничтожение. Мать Манакризы, сильная воительница, проводила все свободное время, ухаживая за малышкой, делая массажи, растягивая сведенные судорогами мышцы. Отец выкупил хорошего врача, чтобы тот поставил его дочь на ноги. Это была настоящая борьба с судьбой, с природой, с проверками. Манакриза рано поняла, что она не такая, как все, что она в опасности, что ей надо прямо ходить, даже когда больно, что ей надо бегать, даже если перед глазами плывет, а тело норовит рухнуть в судорогах. И она делала так, как должно, она выполняла все предписания, она тренировалась, даже когда купленный врач не верил, что из затеи что-то выйдет. Манакриза не играла с другими детьми, все время она боролась со своим болезненным неповоротливым телом, она ломала его, чтобы построить заново, чтобы стать сильной и быстрой, ведь в десятилетнем возрасте все Эл-Имани проходят испытание, и не прошедший его теряет право принадлежать к племени.
В испытание входили бег, переход по веревочному мосту, отжимание, подтягивание и исполнение базовых боевых стоек. Жизнь Манакризы зависела от того, выдержит она это испытание или нет
В день испытания она сказала себе, что сможет. И смогла. Она не была последней, она обогнала двух других девчонок, она с трудом, но выполнила норму. Одну из тех отставших девушек продали служанкой в дом жителя протектората. А Манакриза продолжила тренироваться, потому что впереди ее ждали еще испытания.
На состязании в пятнадцать лет она стала первой. Это было больше случайностью — самая сильная девушка клана, которая должна была ее победить, понесла от своего парня, и это ее замедлило. Но все равно это была победа. Манакризу чествовали. Ее взяли в самый лучший отряд клана Эл-Имани вместо ее соперницы. В семнадцать лет Манакриза стала полноправной воительницей клана, она участвовала в набегах, она обороняла протекторат от чужих грабителей, она сама выбирала, с кем ей быть.
— Я была никем, — говорит она. — Я была биомусором, который должны были скормить Мертвой реке, но я стала лучшей, я получила место в круге, долю в добыче и право голоса. Пока борешься, шанс на победу всегда есть.
— А ты скучаешь по дому? — тихо спрашивает Катари. — По родителям?
Надолго задумавшись, Манакриза отвечает:
— Нет. Жизнь здесь — это битва. Сражение за свое место, сражение со страхом огромных пространств. Во время битвы не бывает скучно.
Поглаживая саламандру, я невольно улыбаюсь ее оптимизму и боевому духу. Она смелее нас всех: представляю, насколько ей было жутко бежать по полю под бескрайним небом.
— А ты, Лисса? — тихо зовет Катари. — Ты скучаешь по дому?
— Скучаю, — вздыхает та. — Но у моего дома и этого места не так много различий, как кажется. Я принадлежала к касте магов— ученых, но не обладала даром. Я была тенью в собственном доме, несмотря на все мои старания познать науку. Я вполне способна совершать и исследовать немагические явления, но никому даже в голову не приходило меня к этому подпустить. Что здесь, что там, я была вторым сортом. Но здесь у меня, пожалуй, есть шанс чего-нибудь добиться, если не потеряю уверенность в себе. А я ее терять не собираюсь.
Улыбаюсь шире: не забыла Лисса моих слов.
— Настя, — обращается ко мне Катари, и улыбка сползает с моего лица, потому что я уже знаю, каким будет вопрос. — А ты тоскуешь по дому?
В груди становится холодно и немного тяжело, я, пользуясь темнотой, пересаживаю на себя саламандру, глажу теплую шкурку, изгоняя тоску, порожденную этим разговором, воспоминаниями о доме и любящих семьях. Мне намного ближе Лисса, понятнее.
