на запястье буквально обожгли кожу ударами тока. Я согнулась пополам, прижимая руку к животу.
Не надо гулять по ночам с кем попало, Пирожок. Ты знаешь, как сложно настроить локатор, когда объект швыряет из стороны в сторону?
— Ну, конечно. Это не мог быть просто подарок, — прошипела я незаметно пытаясь магией расслабить ремешок. — Тебе надо было держать меня под контролем.
Не совсем, но об этом чуть позднее. Вижу, ловушка сработала раньше, чем планировалось. Печально, но… Я легко могу наверстать упущенное, раз ты привела меня к настоящей цели.
Часы медленно упали с запястья прямо в рукав. Стоя спиной к свету, я аккуратно начала подтягивать их к манжете, умоляя Боженьку, чтобы резина выдержала.
— Долорес… — Придурок уже не мог шептать, слова едва слышно доносились из его рта. — Прошу…
Завали.
Ему повезло, что никаких электронных устройств поблизости не было. Иначе со мной давно лежал бы второй труп.
Рири, на втором этаже есть помещения, где держали ведуний до изобретения наручников. Посиди там пять минут, пока взрослые решают свои вопросики.
Решетка камеры со скрипом отъехала в сторону. Я посмотрела в сторону лестницы, ведущей на второй этаж с надеждой, которую не испытывал даже Энди Дюфрейн, глядя с крыши тюрьмы на земли, где мог бы быть свободен.
— Почему ты меня отпускаешь? — я замотала головой, держа часы под манжетой кончиками пальцев.
Учитель велит мне не отвлекаться на посторонних, потому сейчас ты мне не нужна. А еще… Ты была забавным пирожочком.
Придурок стоял напротив меня, замерев как вкопанный. Его серое как облако лицо не выражало ничего, но я уже понимала, как много может скрываться за этой маской.
Он даже не умолял о пощаде, унижаясь и валяясь на полу. Знал, что не поможет. Наверное, в ту самую минуту… Черт, он готовился умереть достойно.
За такое нельзя не уважать. За остальное — нельзя не ненавидеть.
— Дора, — я больно дернула себя свободной рукой за прядь волос, чтобы из глаз побежали слезы, — а можно я возьму отсюда кое-что? Одну щепочку?
Расстояние небольшое, его хватит, точно хватит! Если все получится, то…
Глупо, это слишком глупо, она догадается!
Губы Алана двигались, словно он что-то тараторил про себя. Молитва? Вспоминал всех, кто еще мог бы его любить?
Мне не нужно такое спасение. Если мне суждено тут умереть, то так тому и быть. Но…
Господи, прошу, помоги мне!
Бери, но только быстро.
Я выронила часы из рукава, при этом продолжая выдавливать из себя слезы, потому звука никто не услышал. Затем я наклонилась, словно ища что-то на земле и приблизилась к нему на полшага.
Пойми, что я задумала. Не затупи.
И дай мне руку!
Я схватила его холодную ладонь своей горячей, развернулась к решетке и помчалась со всей дури к заветной лестнице на второй этаж.
Не выпускай! Я не смогу уйти одна! Слишком много крови и без тебя!
И Алан не отпускал моей руки до того момента, пока я не вбежала в первую попавшуюся дверь и не захлопнула ее со всей силы.
* * *
— Ты меня спасла…
Нилионский с трудом пытался удержать маску спокойствия, держась за белую стену с осыпавшейся известкой. Он походил на ребенка, который впервые в жизни увидел жирафа.
— Принимаю благодарности в денежном эквиваленте! — едва дыша ответила я. — Или тортиком. Тоже классно.
Мне не верилось в то, что мы были еще живы. И в то, что Дора повелась на такой глупый развод. И в то, что я клянчу за спасение этой душонки один тортик.
— Как ты вообще до такого додумалась? — продолжал недоумевать Придурок. — Просто как…
У меня не было сил даже возмутиться. Вот в чем была их проблема, их всех.
Они думали, что если я ношу одежду с мультяшными героями, если люблю поп-музыку, если порой выражаюсь нелепо или использую забавные словечки, значит я тупая. Значит, у меня в голове каша. Значит, я ничего не понимаю.
Но вот только это они ничего не понимали во мне.
— Ладно, хватит восторгов, — я остановила его поток сознания жестом. — Если ты думаешь, что спасен по доброте душевной, то зря надеешься. Что подумает общество, если ведунья с так себе репутацией окажется единственной выжившей, а минимум пять мужиков мертвы?
— Что ты тоже причастна, — ответил Нилионский.
— В точку, мой дорогой, — кивнула я. — Так что ты — мой путь на свободу, доказательство невиновности…
— И тот, кто знает, что ты можешь колдовать даже в наручниках, — вдруг чересчур дерзко сказал Алан. — Ты не смогла бы снять часы под такой плотной тканью только лишь с помощью рук. И кожа слишком горячая…
— Да, молодец, возьми с полки пирожок, — отмахнулась я. — Моя, кхм, особенность спасла нас, так что не выпендривайся. Ладно, вернемся к нашим баранам. Если хочешь выжить и вернуться к папе, то засунь свою токсичность куда подальше, сделай глубокий вдох и поработай с мерзкой ведуньей. Сможешь справиться?
Он что-то прошептал в ответ, закрыв лицо руками. Я сочла это за согласие, решив не тратить нервы на пустую церемонию унижения через аттракцион «Повтори еще раз».
— Ладно, договорились, — я поднялась на ноги. — А теперь включай голову и начинай думать.
Алан закрыл глаза, стиснул руки в кулаки и сдавленно взвыл про себя с такой болью, словно ему заживо ломали кости.
А затем он открыл глаза и заговорил четко и быстро, словно робот:
— Обход всех помещений Тинтагеля осуществляется по будням ровно в семь после Темной поры. Скорее всего, сэр Персиваль уже знает, что случилась беда, потому уже доложил гвардии и остальным познанцам.
— Кому-кому?
— Клариссе и Макрае, двум другим главам союза Познания, не отвлекайся, — резко оборвал он мой следующий вопрос. — Не знаю, как с твоей пропажей, но мою и Адама точно заметили, потому они уверены точно в двух вещах: в здании Карцера случилось неладное, и мы оба в этом точно участвуем.
— Тогда почему нас никто не спасает? — топнула я ногой от раздражения. — Ты же вроде один в семье!
— Больше никаких комментариев по поводу моей семьи, большое спасибо, — недобро сверкнул глазами Придурок. — За нами не приходят потому что не могут. Подумай сама: Долорес не могла в одиночку управлять всей электроникой внизу. Значит…
— Культ Зверя правда существует, — прошептала я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. — И они ее завербовали…
— В точку, — кивнул он. — Прямо сейчас помогают ей удерживать нас внутри. Гвардия не может пойти на штурм, потому они уже должны попытаться вступить в переговоры.
— А как там у вас
