На выходе из таверны мы столкнулись с шумной компанией каких-то артистов. Их небольшой балаганчик стоял почти под самой вывеской, преграждая дорогу. Хозяин таверны ругался и поторапливал незадачливых посетителей, которые почему-то не спешили покидать его заведение. Шальная мысль, посетившая мою голову, подсказывала, что если бы эти люди ехали в сторону Труа, можно было бы напроситься к ним в попутчики. И только я захотела поделиться своими размышлениями с Луи, обернулась, чтобы сказать ему, но он уже разговаривал с хозяином повозки. Да, видно, не только ко мне заскочила в голову эта идея.
Бюсси умело воспользовался ораторскими навыками и, спустя некоторое время, мы уже не одни покидали Дижон. Усадив меня в кибитку, Луи разместился впереди, рядом с возницей. Размеренно покачиваясь, повозка тронулась в путь.
Попутчики оказались очень интересными. Две молоденькие светловолосые девушки в ярких нарядных платьях, низ которых (расшитый узорами) был так похож на юбку, что имелась у меня, когда я впервые оказалась на незнакомых улицах Парижа. Дама в возрасте (не смотря на хорошую погоду) куталась в плотную, далеко не новую, но, видимо, теплую, расшитую золотом шаль. Рядом с ней сидел парнишка лет восьми и с любопытством рассматривал меня черными угольками большущих глаз, этим напомнил персонажа из японских мультфильмов.
Я подмигнула ему и, улыбнувшись, поздоровалась с остальными:
— День добрый!
— И вам доброго дня, сударыня, — ответила за всех незнакомка в шали, улыбаясь мне, — У вас красивый муж.
— Благодарю.
— И сама красавица, да умница. Не смущайтесь, сударыня. От правды не надо.
Вот мои дочери тоже одна другой краше, молодые еще совсем, глупые. Жизни не знают. Сахарной она им кажется, сладкой, как яблочный сок.
Девушки захихикали, но под строгим взглядом матери притихли.
— А вы я вижу, уже поняли, какой она бывает, жизнь-то? — спросила незнакомка, пряча выбившийся темный локон под платок.
— Разной бывает, вы, верно, заметили, — согласилась я, почувствовав, что очень непростая женщина сидит передо мной. Она, как будто знала больше, чем могла, или хотела сказать.
— Кто вы?
— Я? Катрин.
— Не про имя спрашивала, — задумчиво ответила она, взлохматив светлые вихры парнишке. Но едва не слетевший с её языка вопрос оставила при себе. Сказала совсем другое, я это почувствовала на уровне подсознания, шестого чувства. — Я Агнесс, а это мои дети — Жан, Элена и Луиза. Девочки танцуют, Жан — поет, я умею читать судьбу, а Пьер, он и возница, и лютнист в одном лице — так и зарабатываем на жизнь.
— Не устаете все время в дороге?
— Нет. Привыкли. С тех пор как сгорел дом, не люблю их. Лучше дорога.
— А разбойники?
— Нас они не трогают. Что с нас взять? Ни денег, ни украшений… То, что зарабатываем на себя же и тратим. Они даже иногда нам помогают, щедро платят за концерты, не то, что в городе, — вздохнула она своим мыслям.
Я же подумала о том, как интересно бывает в жизни. Встречи, которые кажутся случайными, могут менять колесо событий в ту сторону, в которую на тот момент заблагорассудится кому-то, наблюдающему за судьбой. Если бы я стала танцовщицей, встретилась бы тогда с Люком, Бюсси, Шико? Как сложился бы кубик моей жизни, из каких событий и кусочков-дней? Всегда ли можно изменить то, что идет своим чередом? Или что-то отдано неизбежности изначально и с того пути уже не свернуть, даже если бежать со всех сил в противоположную сторону?
Падать, вставать и снова идти…, знать бы только: стоят ли твои потуги, стремления того, чтобы попасть туда, куда ты так спешишь? Не лучше ли повернуть назад или сделать шаг совсем в другом направлении? Прислушаться к себе, своим желаниям, остановиться, чтобы оглядеться, понять, чего же ты действительно хочешь? На это часто не хватает времени, жизнь торопит, подгоняет, и не замечаешь, как оказываешься у пропасти и с радостным криком делаешь тот шаг, от которого тебя так стремятся отгородить все, кто идет с тобой рядом.
Незаметно для себя, я задремала:
— Приляг, — услышала голос Агнесс, и с удовольствием свернулась калачиком внутри кибитки. Пригрезилась бабушка: легонько дотронулась до меня, улыбнулась по-доброму, согрела этой забытой лаской родного тепла.
Резко проснулась от того, что кибитка подпрыгнула на какой-то кочке и остановилась. Семейство выбралось наружу, и я вышла следом за ними. Сделали небольшой привал. Лошадей распрягли, дали им возможность отдохнуть и отведать сочной зеленой травы, что росла в избытке вокруг.
Легкий ветер теребил и без того взлохмаченные волосы, играл складками моего платья. Солнце стояло высоко, ромашки былыми ладошками стремились к небу, желтыми сердцевинами пестрели среди высокой травы. Птицы носились по небу, словно сошли с ума — резвились и играли так беззаботно и самозабвенно, как будто одни в целом мире. Казалось, что их гомон сильнее грома во время грозы.
Луи подошел ко мне сзади и обнял за плечи:
— Они довезут нас до Труа, а там, что-нибудь придумаем.
— Хорошо, — ответила я, наслаждаясь этим тихим мгновением почти полного счастья. Так бывает, когда кажется, что все у тебя хорошо и лучшего уже как бы и не надо. Воздух, наполненный ароматом полевых трав, кружил голову.
— Средь роскоши полей, лесов;
Среди размытых неба облаков,
Склоню колени пред тобой, Земля!
Из века в век ты берегла себя,
Чтобы могли тобой мы любоваться.
И тем, что сотворил Господь — не уставали восхищаться,
— продекламировал Бюсси только что родившиеся в его душе строки.
— Как поэтично, Луи! Вот так бы и осталась тут, под этими облаками, навсегда!
— Согласен, здесь прекрасно, но вот оставаться "тут" я вам не позволю. Неужели мне одному придется возвращаться в Париж, сударыня? — с укором проговорил он.
— Конечно, нет. Но так не хочется… возвращаться.
— Вас что-то тревожит?
— Да. Мне очень неспокойно на душе. И если честно, то страшно.
— Чего же вы боитесь?
— Скорее, кого, — повела плечами и немного позавидовала безудержному веселью детей Агнесс и Пьера. Они танцевали на поляне, кружили среди цветов и казались счастливыми, как никто другой.
Граф нахмурился, я даже догадывалась — почему. Ему передалось мое настроение и тревоги. Он знал те опасения, что тревожили меня и тоже боялся, хоть и старался не показывать этого.
— Едем! — скомандовал Пьер, и повозка снова запылила по дороге к нашим страхам и бедам.
Наверное, мое уныние легко прочитывалось, потому что Агнесс, вдруг предложила:
— Хотите, скажу, что ждет? Может, все не так уж и плохо, как кажется?
