Начали озираться остальные. Ворота были открыты, возницы сидели на местах, верховые тоже, Милослава с детьми уже открыла дверцу, чтобы садиться в возок, а теперь всё откладывалось. Неожиданно на улице послышался возмущенный шум, дружно залаяли собаки, а боярич прямо на коне влетел во двор. Он лихо спрыгнул, и не обращая внимания на хмурящихся Посниковых, подбежал к Маше. Она никак не отреагировала на него. Все недоуменно смотрели на разгоряченного скачкой Семёна, а он, смотря прямо в глаза Маше, полез за пазуху и вытащил маленький пищащий комок.
Милослава растерянно заморгала, Соломония придержала её за плечо и чему-то хмыкнула.
— Кутёнок*? — спросил подошедший Вячеслав. (*щенок)
— Котейка, — гордо ответил Семён — и все потянулись посмотреть на дивную зверюшку. О них много говорили, но редко у какого князя можно было встретить этого зверя.
Котенок на морозе жалобно запищал и полез по Машиной шубе поближе к её шее.
— Не загрызет её? — опасливо спросила Милослава. Всё же о котах говорили, как о хищных зверях.
И тут Маша опустила взгляд, посмотрела на зверька, осторожно прикрыла его руками, защищая от холода… и разрыдалась. Разрыдалась горько, так как будто кто-то умер.
Светланка хотела было забрать котейку, раз Маше плохо от зверя, но боярышня не дала. Её слезы лились прямо на котёнка, и он пронзительно вторил ей своим плачем.
— Застудишь его, — вдруг строго укорил её Семён. — Спрячь малыша.
Маша посмотрела на него и медленно кивнула, прикрывая котёнка полой шубы.
— Молодец, — похвалил её боярич. — Потом научу, как ухаживать за ним. Котейки звери непростые, но если будешь слушать меня, то у тебя всё получится.
Маша вновь кивнула и огляделась.
— Мам, ты чего плачешь? — с испугом спросила она.
— Ничего, доченька, ничего. Теперь всё хорошо будет, — поглаживая её, спешно начала отвечать Милослава.
— Дуняш, а ты? Что случилось-то? — встревожилась Маша, видя, что все вокруг плачут.
— Не волнуйся, Машунь, это просто ветер резкий подул… слезу из глаз выбил.
Вячеслав часто заморгал заблестевшими глазами и коротко бросил бояричу Волку:
— Спасибо тебе, Семён, — дал команду трогаться.
Глава 30
— Ехали мы, ехали, наконец, приехали, — счастливо выдохнула Дуня, когда их караван въехал в Москву.
— Слава богу! — выдохнула Милослава со Светланкой, а Маша улыбнулась так, как только она умела: скромно и светло.
— Ур-р-ра! — завопил Ванюшка и начал проситься к отцу.
— Сиди здесь! — остудила его пыл Милослава. — Нечего батюшке мешать. Потерпи, немного до дома осталось.
Через двадцать минут караван втянулся во двор и началась разгрузка. Как же все были счастливы вернуться домой! Не передать! Дуня без стеснений и от души продекламировала:
— Вот моя березка, вот мой дом родной! — и бросилась обниматься с дедом, ключницей и кто ещё под руку попал. Слова вырвались сами собой, и она даже не сообразила, что невольно повторила кусочек стихотворения Ивана Сурикова, который писал как будто про неё: «…вот свернулись санки, и я на бок хлоп! Кубарем качуся под гору в сугроб…»
Вечером, уже попарившись в баньке и переодевшись в чистое, все сидели за одним столом и наперебой рассказывали Еремею, как съездили.
Поездка на всех произвела впечатление, а воспоминания о ней почему-то казались чуть ли не приключением. Только Маша грустила, но не было уже в ней той боли из-за отказа. Котейка ли, следующий за ней по пятам, сумел изгнать из её сердца тоску или бросающий в её сторону пристальные взгляды Семен, время от времени подсказывавший в чем нуждается зверёк — неважно. Девчонка печалилась, но из губительной чёрной тоски выбралась, и этому все были рады.
На следующий день Милослава начала разбирать покупки с Василисой и обе удивлялись:
— Неужто нам на эдакое богатство денег хватило? — сомневалась боярыня, присев на скамью и поглаживая рулоны цветного шелка.
— Не хватило, — покачивал головой Вячеслав. — Это всё можно считать благодарностью посадника. Он не мог заплатить нашей дочери за работу, зато зело помог с покупками.
— Но это же целое богатство!
— Ну, во Пскове цены немного другие, но ты права! Алексей Васильевич постарался, чтобы нам дали царскую скидку на всё, что я пожелал купить.
— Вот оно как, — задумчиво покачивала головой Милослава. Дорого оценил посадник Дуняшкин труд! Не всякая мастерица за год столько заработает…
Ключница же дрожащими руками оглаживала рулоны с тканью, пробовала их на вес, что-то подсчитывала и смотрела на всех изумленно-счастливыми глазами. Наконец она присела и, довольно выдохнув, возбужденно воскликнула:
— Всем княжеские наряды пошьём! Да и сундуки новые пора заказывать, коли добро появилось. Все остаточки чин по чину в них сложим, душистой травкой проложим и святой водичкой окропим, чтоб домовой не лез туда.
Милослава одобрительно покивала:
— Веточки рябины сверху положи, чтобы зависть людскую отогнала!
— Положу, не сомневайся, лебедушка. Всё сделаю, как надо.
Боярыня улыбнулась и, поведя рукой на красное заморское полотно, сказала:
— А это тебе, Василиса. Пусть все видят, что мы тебя ценим.
Ключница всхлипнула, но тут же закрыла рот ладошками, а потом бросилась благодарить.
— Ну, полно, полно тебе! Не чужая ведь. Потом сядем, покумекаем, какой тебе наряд сшить и чем лучше изукрасить его.
Как-то незаметно женщины принялись обсуждать приданое Машиной наставницы Светланки, откладывать ткань для пошива нарядной одежды челяди и боевым холопам. Маленькая Ксюша крутилась рядом, собирая ниточки, раскладывая их по цветовым группам и пытаясь сплести из них косичку.
До сих пор тихо сидевшая Маша вдруг погладила её по беленькой головёнке и произнесла:
— Славная рукодельница вырастет!
Все умолкли, посмотрели на Ксюшу и заулыбались. Решено было оставить её в доме до весны, а потом отправить в имение Совиных. Раньше на этом Дуня настаивала, боясь, что малышку могут застудить, а она только-только перестала по ночам кашлять. Но после Машиной похвалы всё вдруг само собой решилось. Дед обещал переслать Совиным при случае весточку, что их младшенькая нашлась.
Дуня же, как только отошла от дороги и неотложных забот, села писать письма. Она подробно написала о поездке в Псков бабушкам Анастасии и Аграфене, чуть покороче, но зато в шутливом тоне и с массой картинок в письме, доложилась княжичу Ивану Иванычу. Выдохнув, Дуня потянулась, сбегала перекусить, размялась, а потом всё же вернулась к столу и написала Соломонии, что добрались до дома спокойно. Посидела, подумала и взялась писать благодарственное письмо Алексею Васильевичу за его участие в покупках. Вечером передала деду свои письма, чтобы он воспользовался княжескими гонцами, а он усадил её поговорить.
— Дунька, ты мне скажи, чего это Гришка Волчара ко мне с разговорами о Машке и Сеньке полез?
Дуня широко раскрыла глаза и даже присвистнула, за что ей дед погрозил пальцем.
— Даже не знаю, что тебе сказать, — подумав, протянула она. — Однажды Семён сказал, что с Маши надо иконы писать. А так я ничего не заметила…
— Хм. Иконы?
— Ну, это когда она ни жива ни мертва была…
— Прямо так?
— Да, деда, — Дуня нахмурилась. — Маша чуть сама себя не уморила, услышав отказ от Пучинковых. Для неё всё было очень серьёзно — и вдруг её выдуманный мир разрушили… Я не знала, что делать.
— Ты?!
— А кто, кроме меня, всякие травки знает? Да только нет трав от горя и нежелания жить.
— Хм, пожалуй. Ну так и чего Сенька?
— Он догадался подарить ей котёночка! Уж не знаю, где он его раздобыл, но если бы не его подарок, то Маша быстро угасла бы.
— А потом?
— В дороге они особо не общались, если ты об этом, — уверено доложила Дуня, но её глаза вдруг загорелись интересом, и она быстро добавила: — Наш волчок умничал, давая советы по уходу за котеночком, а Машка внимала ему, как будто он ей тайны великие открывал!
