Гремислав чуть повернулся, проследив за взглядом кагана, и отступил в сторону, давая путь Вейе. Она бледной совсем стала, в глазах недоумение и что-то ещё, смесь чувств, которые сложно было Тамиру понять, но самое важное для него — не стала прятаться, вышла к нему сама.
— Вы тут поговорите, а я челядь окликну столы накрывать, — буркнул Гремислав и направился к сотнику, что-то ему говоря, Тамир уже не слышал.
— Не ждала меня, пустельга? — проговорил Тамир по-руси, речь его за это время совсем чистой стала, наговорился уж с каручаевским князем вдоволь.
Губы нежные дрогнули в улыбке ласковой.
— Не думала, что ты… — она смолкла и вновь продолжила, — ждала, хазарич, но не верила, что вернёшься.
Тамир поднял руки, сжал плечи её хрупкие, к себе прижал всю.
— Иди ко мне, Намар, за тобой приехал, и уже больше не упорхнёшь от меня. Не отпущу.
Вейя поддалась, обвив его за пояс руками, да будто мешало что-то крепче к себе её притиснуть. Тамир чуть отстранился, в удивлении глянул в разрумянившееся лицо, оглядел — под свитой длинной и богатой незаметно ничего, но сердце толкнулось горячо от догадки, и пронеслось вихрем осознание.
Вейя спокойно наблюдала за ним, но губы её дрогнули в улыбке. Тамир обхватил ладонями её лицо, прижавшись лбом ко лбу сокрытому шапкой.
— Моя храбрая пустельга, — зашептал сбивчиво, — сохранила?
Вейя кивнула только, поджимая губы, в глазах влага дрожала, и Тамир тонул в них. Он обнял её крепче, не отпустит свою пустельгу, хрупкую и сильную, больше нет. Его Намар, желанная, любимая, его.
Эпилог
Вейя, оставив требы на каменном алтаре, расчищенном от снега, посмотрела на высеченный лик богини-пряхи, благодаря за нынешний год. Перевела взгляд на высокие сосны, что тянулись к морозному лазоревому небу. Уже вторую осень сюда в еловую рощу заезжают после гостин долгих в остроге у воеводы и отправляются на зимовье в город Атрак.
Вейя уж привыкла к такому: путь от Полесья к хазарскому городищу неблизкий, да заручилась к отцу приезжать обязательно каждый год. В этот раз задержались у него. Третью седмицу уже в Годуче, пора и честь знать.
Вейя дышала глубоко воздухом, напоенным хвоей древесной, жадно вдыхала, прощаясь с духами теперь до следующей оттепели. Тишина окутала звенящая, и так хорошо стало, что мурашки по плечам пробежались.
За спиной треск послышался, Вейя улыбнулась да не успела обернуться, как охватили детские ручки колени. Вейя развернула Дайрана к себе. Глаза сына лучились янтарным мёдом, носик чуть красный, как и щёки — прихватил морозец. Дайрану нравилось в Годуче, и от деда не отходил. Вейя ласково сына погладила по щеке, обняла, прижимая к себе, да не очень удобно — живот, что уже проступать стал заметно под одёжей плотной, мешал.
Вейя улыбнулась ещё шире, слыша теперь хруст снежка, по груди что-то всплеснулось, будоража — такой защитой от него веяло, что даже голова кругом шла, как же любит, и любовь с каждым годом только крепла. Тамир сзади подступил, обхватил, чуть сжав Вейю за плечи сильными руками, она накрыла его кисть горячую, обжигаясь о сталь колец на его пальцах, положила голову на грудь мужа, слыша его спокойное ровное дыхание.
Дайран высвободился, прошёл к изваянию и остановился, подняв голову, смотря на чуров, сосредоточенным стал. И Вейя видела в этот миг, как похож сын на отца: тот же нос, глаза… особенно глаза, когда вот так вот серьёзно брови нахмурит, сразу видно чей сын. Ибайзар так и говорит. Вейя вспомнила, как встретили её родичи кагана, конечно, недоумевали долго, да сразу видно, как любим был младший сын отцом, принял его выбор. Хотя Ибайзар знал, что если сын решил, ничем того не проймёшь. Но с каждым годом Ибайзар теплел будто, всё больше с внуком проводил время и Вейю привечал всегда радушно.
— Замёрзла, Намар? — прошептал горячо на ухо Тамир, обдавая дыханием висок, касаясь губами кожи, уколов щетиной.
По плечам Вейи вновь мурашки хлынули. Руки Тамира на живот опустились, и Вейя дыхание задержала, такие чувства разные всплёскивали в ней, когда он так делал.
Вейя руку протянула, касаясь щеки его, развернулась, в глаза заглядывая мужу. Чёрные брови из-под отворота мехового мангая чуть сошлись, в глазах такое пламя, что даже холода не чувствовалось, и губы твёрдо сжаты такие красивые, Вейя знала, какие они ласковые и чувственные, когда ласкает её, какие слова жгучие опаляющие вышучивают, что внутри всё сжималось.
— Би та нарт Тамир хайртай[1] — сказала Вейя, чувствуя, как внутри всё распирает от полноты и счастья быть рядом с ним и видеть в сыне черты его, кровь, его продолжение, продолжении их любви, и так будет всегда.
— Мон би та нарт нэг баррель хайртай[2] — прошептал Тамир, и в глазах душный жар качнулся, что Вейя дыхание потеряла и, кажется, землю из-под ног, но каган держал надёжно.
Он приник к её губам, целуя горячо, жарко, едва сдержанно.
— Ну скоро вы там?! — раздался голос сотника издали.
Тамир зарычал несдержанно, а Вейя засмеялась тихо. Далебор вместе с Касаром спешили, и сотника понять можно — Огнедара, наконец, смогла подарить ему наследника, и тот торопился в Каручай, где и ждала его жена с первенцем. Касар за эти зимы подтянулся, такой взрослый уже, везде сопровождает своего родителя хоть и не родного, но это не мешало им наладить такие крепкие связи что порой и думаешь что и родной.
— Пойдём, — обнял Тамир за плечи.
Сын догнал их, Тамир остановился, на руки его поднял с лёгкостью, посадил на сгиб локтя, неся на одной руке, вместе дошли до ворот капища, где их и ждали.
-----------------------------------
[1] Би та нарт Тамир хайртай — я люблю тебя, Тамир.
[2] Мөн би та нарт нэг баррель хайртай — и я люблю тебя, моя пустельга.
КОНЕЦ
