поняты, перечитаны и всё равно поняты не до конца; теперь у меня чесались руки попробовать кое-что, и на подоконнике у кухонного стола уже толпились инструменты, ручная горелка и объёмная жестяная коробка с хаосом из материалов внутри.
Арден уступил мне стол и даже вытащил в антресоли настольную лампу, но не ушёл.
Какое-то время я, пыхтя от усердия, размечала по транспортиру жестяной круг заготовки. Арден следил со стороны, как я вычерчиваю углы, сверяюсь с расчётами и проверяю длины хорд. Он не говорил под руку, и его внимание почти не мешало, даже, пожалуй, наоборот.
— Александритовая пыль, — я потрясла крошечной колбочкой, хотя Арден ни о чём не спрашивал. — Вообще, это отходы от огранки, и структура, конечно, теряется, красивой световой картинки не получается. Но можно воспользоваться псевдомагнетизмом, чтобы сонаправить осколки пыли…
Мне всегда нравилось комментировать работу над артефактом: когда я сидела за столом в одиночестве, я часто вполголоса рассказывала невидимой аудитории, что и как здесь работает. Иногда это превращалось в эдакое маленькое интервью, или что-то вроде лекции, — невидимые слушатели, к счастью, не могли закидать меня помидорами за недостаточную остроту сюжета.
— Тебе в школе показывали опыт с металлической стружкой, которая поворачивается к магниту? Его обычно проводят, когда рассказывают про компасы. Настройка энергетических решёток камней отчасти похожа внешне. Следует взять камень той же сингонии, в данном случае ромбической, у меня это топаз, правда довольно низкого качества…
Сама работа была несложная: размешать пыль с эпоксидной смолой, нанести в нужный сектор круга, направить; взять другую пыль, замешать с эпоксидной смолой, нанести; снова замешать… скорее нудно, чем что-либо ещё, и не слишком занимает голову. Поэтому когда Арден спросил: почему вообще артефакторика? — я ответила охотно:
— Это очень понятно. У камней есть структура, у мира есть структура, у человека есть структура, и все они взаимодействуют друг с другом по логичным законам.
— То есть это о том, чтобы описывать мир?
— Наверное… можно и так сказать. Мне нравится, что они выглядят так, будто в них есть загадка. Но и ответ тоже есть, написан перевёрнутым шрифтом внизу страницы.
Арден с сомнением покрутил головой, разглядывая мою работу так и эдак. Я закончила александритовые блоки и теперь выкладывала пинцетом крошечные чешуйки лабрадора.
— И тебе всегда это нравилось?
— Ну… нет. Я долго хотела чаровать, как Ара. Но это всё-таки совсем не моё.
— А мне всегда нравились слова. Когда я был маленький, мастер Дюме ещё говорил, и он рассказывал мне сказки на изначальном языке. Каждая из них была похожа на волшебную песню. Я решил, что тоже научусь.
— Научился? — заинтересовалась я.
— А то!
Посмотрел на меня будто с сомнением. А потом взглядом попросил у меня ручку, дочертил отменяющие знаки на своих пальцах и незнакомым, хриплым голосом заговорил.
Птицы сказали, нам обещано стать собой. Птицы сказали, мы были когда-то горьким, как ложь, дождём, дикой музыкой понедельника, радужным диском из грома.
Мы не космос, и мы не умеем вспять. Птицы сказали, мы могли стать водой, но мы не стали.
Я спросил у птиц: и как, почему, зачем?
Птицы молчат.
— Это красиво, — медленно сказала я. — Совершенно непонятно. И почему-то грустно.
— Да. Почему-то.
Я легонько потрогала пинцетом амазонит, подхватила пузырёк, вывела его в сторону. Смола начала схватываться, полностью она застынет примерно через сутки. Щёлкнула настольной лампой, и сине-зелёный блеск сменился закатным, розово-красным.
— Кесс… может быть, мы попробуем?
— Попробуем что? — я ответила рассеянно.
— Попробовать, — он глядел на меня как-то неловко. — Быть вместе. Отношения.
— Ты ведь и сам говорил, — я старалась говорить как можно более беззаботно, — что в жопу такое.
— Говорил, — вынужденно признал Арден. — Был дурак. Передумал.
И обезоруживающе улыбнулся.
Он всерьёз ждал от меня ответа. Я всерьёз не знала, что ему говорить. И, наверное, поэтому ляпнула:
— Блин. Я забыла оставить место под подвес.
— Под какой подвес?
— На артефакте, чтобы шнурок вдеть или цепочку. Он пробный, конечно, но всё равно, не оставлять же его так? И слова надо подобрать…
Арден вздохнул.
— Давай я помогу со словами. Что эта штука должна делать?
— Это рассеиватель, — с готовностью принялась объяснять я. — Идея в том, чтобы сделать точечное воздействие менее интенсивным, подойдёт против проклятий и всякого такого. Я рассчитала по Гиньяри, чтобы углы… в общем, надо попробовать. Слова нужны, чтобы увеличить область действия. Думаю, можно через марахби…
— Или через перен, тебе же нужна конкретная область, а не всё подряд.
Мы немного поспорили, и совместными усилиями составили подходящую конструкцию.
— Спасибо, — я смущённо улыбнулась. — Завтра попробую, как оно… хочешь, тебе его отдам?
Это планировалось почти как шутка, но Арден вдруг сказал серьёзно:
— Хочу.
