— Почему это?..
— Потому что я ною!.. Ною из-за хернииии…
И она шумно высморкалась.
— Они позвонили ей! Они позвонили в Род, как нормальные люди, а эта сука всё талдычит, как мороженая рыба, что он-де отрёкся, что он не наш, что нам всё равно!.. И она же права, да? Вот как ей похеру, просто с главной башни нассать. Она даже не сказала мне об этом, даже не заикнулась. А мне не похеру, Кесса, не похеру!
— Я понимаю, — медленно сказала я, лихорадочно вспоминая все те разы, когда Ливи меня утешала, и признавая все опробованные ею способы неподходящими. — Давай ты сейчас сделаешь чаю? И умоешься. Хочешь, я приеду?
Ливи снова высморкалась и отказалась.
Когда Барт уехал, Ливи было одиннадцать лет: достаточно большая, чтобы колдовать понемногу, слышать родовую кровь и ездить на острова трижды в год — и вместе с тем достаточно маленькая, чтобы узнавать о происходящем разве что случайно.
Барт был так себе отцом. Колдовское искусство было ему во много раз интереснее, чем собственные дети: «мы и видели его пару раз в неделю, когда он выползал из подвала, как закопчённый таракан». Супруга, Йоцефи Бранги, чопорная унылая мадам, месяцами мочила кости на побережье. А дети — что дети: как-нибудь вырастут.
— Я слышала, что он балуется запретной магией. Но покажи пальцем, кто этого не делал? Да поток весь сделан из запретной магии! Она везде стучится, тук-тук, тук-тук. Надо быть глухим, слепым, трусливым лопухом, вроде моей малой, чтобы этого не слышать! А папа…
Барт не баловался, в этом вся беда.
Запретная магия запретной магии рознь. Можно, как Арден, хулиганить со словами и описывать что-то, для чего нет проверенных формул. А можно, как Барт, применять ментальные силы к людям вместо горгулий.
— Всерьёз никто не пострадал. Только про одного там говорили, что… но он и был неадекватный, честное слово! Папа никогда не стал бы…
Барт представил Роду свои наработки и даже провёл пышную, яркую демонстрацию: Ливи помнила это инфантильно, как праздник, с красивыми десертами и важными людьми.
Прошла она как-то не так. Барт сделался мрачен и злобен, гнал всех вон и требовал не вертеться под ногами. Тогда шли суды, но дома про них ничего не говорили.
Он не обещал вернуться. Он вообще не сказал ни слова, просто однажды утром приехала бабушка и забрала «сироточек» в главное поместье Бишиг. А Барт вроде как — «отрёкся», и с тех пор даже не написал ни строчки.
— Нам говорили, что он преступник. Что он больше никакой не Бишиг, что он теперь отдельно, что он не наш. Ну и пусть бы, и ладно! Но зачем они убили его? Зачем же, он же вовсе не…
— Они? Почему ты думаешь… и кто они?
Ливи рыдала, и от её слёз и её ломкого голоса у меня сжималось сердце. И всё равно — я не могла не спросить.
— А кто же ещё? И как? Он же был в камере, в столице, под охраной, да и сам он не фунт изюма, Кесса! Это бабка наняла ласок, чтобы… и они даже не забрали его! У нас есть фамильный склеп, мраморный, с горгульями и вечными цветами, мы носим туда огни каждую субботу. И папа должен быть там! В мраморной гробнице с золотом! С него должны были снять посмертную маску, повесить её в холле! Но малая сказала, они не будут его забирать. Его наверное закопали в мешке… в дырявом мешкеее…
— Ч-ч-ч, — неловко проворковала я. — Разве же он хотел бы в этот склеп? Мне кажется, он в гробу его видал, ой, то есть… он же отрёкся, верно? Зачем ему в эту вашу выставку трупов?
— Ты думаешь? — всхлипнула она.
— Да. Он же и хотел быть отдельно. И чтобы его вспоминать, тебе ведь не обязательно…
— Да не хочу я его вспоминать. Что он мне…
Спорить было сложно, и я молчала, слушая, как Ливи шумно пьёт свой чай, а Марек чем-то гремит на заднем фоне.
— Ты вообще… как? — робко спросила я, когда пауза совсем затянулась.
— Я нормально, — жалобно соврала Ливи. — Не, правда. Я нормально. Он же мне никто теперь, да? Давно уже никто. Малая так и сказала сразу, зачем нужны такие новости, если тринадцать лет не было никаких других?
— Возможно… Возможно, она в чём-то права. Но если тебе хочется плакать…
— Не хочется, — насупилась она. — И вообще, это всё вредно. Вдруг у меня в молоко выделится какой-нибудь там… витамин стресса?
— Гормон, и вряд ли, — автоматически поправила я. — Кортизол не проникает в грудное молоко, но может угнетать выработку окситоцина, и…
— О Тьма!.. Есть хоть одна тема, где тебе не надо изображать из себя специалистку?!
— Извини.
— Ты извини… знаешь, я позвоню в столицу и всё узнаю. Можно же это… его выкопать? Займу денег и сделаю ему его собственный склеп. Ну такой… очень маленький.
— Хочешь, я узнаю у Ардена, с кем связываться?
— Нет, — в голос Ливи вернулась её фирменная воинственность. — Сама справлюсь! Я всё время забываю, что я теперь опять Бишиг. Пусть только попробуют… я их всех… Марек!! Ты представляешь, он оторвал от химеры змею!
— Какую, левую или правую?
— Сейчас левую, — вздохнула Ливи. — Правую ещё на прошлой неделе. Я пойду отберу, пока он
