Лицо его покрывала бледность, в глазах же факельными отсветами горел огонь безумной надежды.
Я слабо улыбнулась.
— Чего мне бояться с тобою?..
Воды источника теплы были, точно парное молоко, они приняли моё тело, смертное, умиравшее, сокрушённое болезнями. Вода облекла меня и плавно сомкнулась над головой. Токи целительной силы пронизали меня, восстанавливая и изменяя, изгоняя укоренившиеся хвори, наполняя живительным теплом. Я ещё почувствовала, как обломок стрелы извлекло из раны, и погрузилась в иные милосердные воды — беспамятства.
* * *
Когда я пришла в себя, лился тот же мягкий свет, вызолачивая кружево ветвей. Лёгкая прохлада и тень, и нет боли, ни той, бритвенно-острой, смертной боли от раны, ни тупой, уже привычной боли-наказания за гейс. Источник Слане безупречным зеркалом отражает берега и небо, дивная земля, как прежде, безмятежна и радостно-тиха.
Опершись спиной о бело-серебряный ствол яблони, Самайн перебирает пряди моих волос. Рука его уже не кажется мне холодна. Я полулежу в его объятиях, уже давно — на нас обоих лежит покров яблоневых лепестков. Блаженная нега пленяет меня, нет ни слов, ни мыслей, лишь желание провести вечность под сенью белоснежных ветвей, склонив голову на плечо любимого, и вместе с ним смотреть, как падают лепестки.
Встретив мой взгляд, Самайн улыбается — утомлённо, но из глаз его исчезла немая тревога, отравленное ожидание чего-то неисправимого, яд сомнения.
— Спрашивай. Теперь я могу ответить.
— Я многое вспомнила на пути к Фэлтигерну, — качаю головой. — Как, после всего сотворённого, после всего, что ты видел и испытал, ты мог сохранить веру в меня?!.. Я сама назову приговор богов справедливым. За всё зло я заслужила быть лишённой посмертия. Но ты… сам присудил себе кару, которой не был достоин! Обречь себя на вечное проклятие, холод и боль, вечную битву, на участь палача! Из-за меня?!..
— Кто-то должен был стать тем, кем стал я, — ровно ответил Самайн, и в голосе его не прозвучало ни горечи, ни сожаления о выборе, что невозможно отменить. — Дикая Охота нужна миру, как жнец, который вырывает сорные травы, чтобы те не задушили всходы. Нам привычно оружие в руках, и война для нас продолжается. Война за чертой, иная война, но мы сжились и с такой. В ней больше смысла, чем в тех, что мы вели прежде. Так о чём мне сожалеть, Мейвин? Ведь не о том, что ты не исчезнешь безвозвратно?
— Я встану с тобой спина к спине, — прошептала, склоняя лицо к его плечу. Судорожный вздох болью вырвался из стеснённой груди. Большего я не сумела сказать.
— Это не лучшая жизнь, но иной я не могу тебе дать.
— Ты даёшь мне жизнь. Ты не гонишь от себя. Это неизмеримо больше того, что я заслужила.
— Ты заслужила неизмеримо большее. Но принуждена расплачиваться за преступленья Мейв.
Я подняла затуманенный взгляд.
— Вот как? И давно ли я перестала быть для тебя второй Мейв?
— Давно. Сначала я думал, что люблю её в тебе. Но оказалось, что ты — больше, чем она. И вот эту-то Мейвин я и люблю.
— Немало боли ты причинил мне любовью к другой женщине. Ещё б`ольшую боль испытала, поняв, что я — лишь её подобие, лишь в этом причина того, что ты есть в моей жизни.
Самайн коротко качнул головой, его лицо помрачнело.
— Нет. Всё не так.
— Теперь знаю. Но ты сам… сплёл для меня сеть обмана, такую, что невозможно выпутаться…
— Молчать все эти годы… Не знать, каким будет твой следующий шаг, но не иметь права указать нужный путь… Бригид была не вполне права: порою и я не верил в то, что замысел удастся. Слишком много условий, и не поворотить назад.
Я понимающе кивнула. Клубок противоречий стал послушно распутываться в руках, стоило потянуть за нужную нить.
— Я должна была нарушить все три запрета и погибнуть в ночь Зимних Костров, чтоб всецело принадлежать Дикой Охоте. Должна была сама призвать её, чтоб меня забрали, скрыв от взора богов. Должна была положить конец войне и возвести на престол законного короля — плата за свершённые Мейв бесчинства?
— Верно. Но чтобы совершить всё это, ты должна была родиться вновь.
— Ты долго скрывал мою душу от божественного гнева в сидхене.
— Долго. Я выторговал призрак спасения, но не мог поторопить твоё рождение, не мог повлиять на это ни силой, ни хитростью. За соблюдением договора зорко следили. Потому оставалось лишь ждать. Минули века, прежде чем нужные слова были произнесены.
— Орнат… — догадалась с горечью.
— Её жених ушёл вслед за Дикой Охотой. Она так отчаянно желала вернуть его, что, даже будучи сведущей в магии, решилась на сделку.
— Не подумала бы прежде, что Орнат согласилась ради любви отдать нерождённое дитя.
— Дочь, внучку или правнучку. Договор оставался в силе, пока Орнат жива.
— И что же? Вернул ты ей жениха?
— Таково было её условие, — бесстрастно отозвался Самайн.
— Разумеется, — невесело усмехнулась. — Но сделка с сидхами редко заканчивается для человека добром. Ни от кого не слышала ни слова о муже Орнат. Полагаю, радость её была недолгой и обернулась ещё худшей печалью.
— Ушедшие за Охотой не остаются прежними. Орнат знала это, но сердце в ней говорило тогда громче рассудка. Мне не пришлось лукавить, она сама поверила в придуманный ею же обман.
— Орнат получила жениха, но он уж был не тем, кого
