Матильда — платья.
Кэролайн — все книги, кроме тех, которые имеют отношение к легендам о короле Артуре.
Джорджиана — украшения и статуэтки.
Шапель…
Перо замерло над бумагой. Почему внести его имя в список оказалось труднее, чем все остальные? Прю уже знала, что именно собиралась ему оставить. Сестры в любом случае будут дорожить ее наследством, но Шапелю ей просто больше нечего было предложить. Поэтому Прю ухватилась за то, что, как она полагала, должно было ему понравиться. Как жаль, что она не могла оставить ему заодно и свое сердце.
Шапель — книги о короле Артуре.
Артур был одной из самых первых тем, которую они обсуждали с Шапелем после его прибытия в Роузкорт. Когда эта мысль пришла Прю в голову, подарок показался ей как нельзя более подходящим, однако сейчас она уже не была в этом уверена. Смогут ли книги объяснить Шапелю, как много он значил для нее? И когда Шапель будет перелистывать их страницы, поймет ли он, что она его любила?
В последнее время Шапель не отходил от Прю ни на минуту. Со времени визита доктора Хиггинса минуло уже почти три недели. Иногда она чувствовала себя немного лучше и даже умудрялась ненадолго покидать дом по ночам — впрочем, они никогда не отдалялись от Роузкорта больше чем на двадцать или тридцать минут полета. Большую же часть времени они проводили за разговорами. Шапель поведал ей множество историй о своей жизни в молодости и местах, в которых ему случалось бывать. Прю также делилась с ним счастливыми — и горькими — мгновениями своей жизни: первым поцелуем или смертью матери. Шапель слушал с вниманием, которое она находила до странности трогательным, так, словно пытался запечатлеть в памяти каждое ее слово.
Шапель сообщил ей о письмах, которые получил от отца Молино. Прю не сомневалась, что священник и Маркус рано или поздно сумеют напасть на след Серебряной Ладони, однако спрашивала себя, удастся ли ей еще раз увидеть этих двоих до своей смерти. Дорогой Маркус, по-видимому, все еще надеялся отыскать для нее Святой Грааль. Пусть Бог благословит его.
Все свои дни — вернее, послеполуденное время — Прю проводила в кругу семьи. Несколько друзей, живших по соседству, приезжали навестить ее, когда разнесся слух о том, что она «угасает». Кто именно пустил этот слух, Прю не знала — возможно, слуги или одна из сестер. Ей было все равно, что они знают, но было нестерпимо видеть жалость в их глазах.
И с сестрами также становилось все труднее общаться. У всех трех был такой удрученный вид, что у Прю падало настроение, стоило лишь с ними встретиться. Только Шапель умудрялся смотреть на нее без видимой печали. Он, похоже, наслаждался тем коротким временем, которое у них еще оставалось.
Она также наслаждалась минутами рядом с ним. Это так много для нее значило. Днем раньше Прю охватило странное чувство спокойствия, и совершенно неожиданно мысль о смерти перестала представляться такой ужасной. Да, было горько оставлять тех, кого она любила, однако смерти Прю больше не боялась — хотя все еще не была к ней готова.
Прю опустила глаза на руку, державшую перо. Кости отчетливо проступали сквозь бледную кожу. В последнее время она сильно исхудала и выглядела костлявой, так как не могла заставить себя съесть больше одной булочки и выпить больше чашки чая. Ее живот как будто принадлежал другому, более крупному человеческому существу, и Прю понимала, что виной тому была растущая раковая опухоль.
Она чувствовала себя уставшей настолько, что временами хотелось заснуть и никогда не просыпаться. И это должно было случиться уже скоро. А пока что следовало привести свои дела в порядок. К счастью, их не так уж много.
За окном постепенно темнело. Скоро придет горничная, чтобы принести ужин. Ее семья должна присоединиться к ней, как и Шапель. Обычно сразу после пробуждения он отправлялся на поиски пищи. Прю не спрашивала его, где он бывал и кем питался, потому что не хотела этого знать. Он отказывался и дальше брать ее кровь, опасаясь, что это ослабит Прю еще больше. Похоже, он не понимал, что уже сам факт, что он питался кем-то еще, казался Прю едва ли не изменой. Конечно, это было глупостью, однако Прю ничего не могла с собой поделать. Видно, от нее и впрямь не было никакого толка, если она не могла дать своему возлюбленному то, в чем он так нуждался.
Поток ее печальных мыслей прервал стук в дверь. Шапель выглядел на удивление свежим и красивым в одной рубашке без пиджака. Галстук он держал в руке, перекинув через нее пиджак, который собирался надеть к обеду.
— Что такое? — спросила Прю.
Он улыбнулся и закрыл за собой дверь.
— Мы тут подумали, что сегодня вечером ты захочешь пообедать с нами внизу.
Сделав над собой усилие, Прю уселась на постели и откинулась на подушки.
— Мы?
— Твои родные и я.
— Что ж, в таком случае «мы» — самое верное слово. — Она провела ладонью по спутанным волосам. — Я бы с радостью спустилась вниз, но, наверное, выгляжу ужасно.
Улыбка на его лице сделалась шире:
— Именно поэтому я и здесь. Чтобы помочь тебе принять ванну.
Ее брови приподнялись.
— А мой отец знает об этом?
— Разумеется, нет! — Похоже, мысль об этом приводила Шапеля в ужас, словно ее отец мог представлять для него угрозу. — Он думает, что я приведу тебя позже. Сейчас я включу воду.
— Шапель… — Прю остановилась, охваченная смущением.
Его хорошее настроение тут же исчезло.
— В чем дело?
— Я… я не думаю, что это удачная мысль.
— Но почему? Скоро ты убедишься, что я не только сам регулярно принимаю ванну, но и умею купать других.
Он намеренно делал вид, будто не понимает Прю, однако получалось плохо.
— Я не хочу, чтобы ты видел меня обнаженной.
От деланного смущения на лице его проступил румянец.
— Но ведь я уже видел тебя обнаженной, и не раз.
— Но не так.
Вздохнув, Шапель повесил галстук и пиджак на спинку кресла рядом с туалетным столиком, затем, закатав рукава, обернулся к Прю.
— Тебе незачем меня стесняться.
— А я и не стесняюсь. — В ее голосе было больше досады, чем жалости к себе. — Просто я не хочу, чтобы ты видел, какой уродливой я стала.
— Уродливой? — Шапель уселся на краешек постели рядом с ней. — Моя милая Прю, для меня ты всегда останешься самой прекрасной женщиной на свете.
— Но…
— Мы это уже обсуждали. — Его тон ясно давал понять, что спор окончен. Поднявшись, он откинул одеяла, подхватил Прю на руки и, не обращая внимания на протесты, отнес ее в ванную комнату. Затем усадил ее в обложенное подушками плетеное кресло. А сам тем временем повернул краны — и в ванну потекла горячая вода. Шапель вынул затычки из нескольких флакончиков, принюхиваясь к каждому, пока не подобрал аромат, показавшийся ему идеальным, и воздух не наполнился запахом жасмина.