Он опрокинул стакан, подцепляя пальцами кус жирной баранины. Если пьёшь - надо есть. Свайр следовал этому принципу, пока они сидели в подвале, потребляя жгучее хмельное производства Соот-хасэна, но тут, на пиру, немного отстал по части потребления твёрдой пищи, и глазки начинали потихоньку шалеть. Беда-а. Он уже в кабаке завёл песню о том, что Кам, видите ли, подпевает Аслэгу. Вайшо, полудурок! Напугал Свайра этими словами о льве и львице до трясущихся поджилок.
- За славные победы и за Халедан! - хрипло каркнул Бутрым, поднимая стакан с быузом, и Руан застонал про себя, принимая от служаночки ещё один стакан. Если бы не Свайр и не тот кабак, он был бы куда трезвее. Пошёл, называется, позавтракать! Сидел себе, ел дорогую яичницу, которую Алай, пытаясь приготовить, с поразительным упорством либо жжёт, либо недожаривает, и тут ввалился этот Свайр с безумными глазами и сразу потащил его в подвал, рассказывая, какая лютая госпожа Камайя. Рикад, не будь дурак, сразу свинтил оттуда, скорчив рожу, а Свайр вцепился в халат и жалобно тряс рябым пухом вокруг лысины. Ну, спорить с ним, конечно, сложно: Кам бывает крайне резка, и глаза её режут, как лекарский нож в руках Катулы, стоящей над больным. Как слова той же Катулы, когда она командует подручными. «Держать. Зажми. Суши».
«Я могла её спасти», - сказала Катула. - «Возможно, она не смогла бы родить снова, но я могла спасти её и ребёнка. Жаль, что ты не привёз её». Жаль. Жаль! Что за слово?! Подонок! Вот то слово!
- Господин, тебя угощают.
Горечь быуза глушила память. Руан вздохнул. Камайя тоже рискует. Знать бы раньше - все сундуки и мешки забили бы этими травами. Он тоже молодец, конечно. Два мешочка всего, при том, что рядом этот дурень Рикад с его блудливым нравом. Надо было его сразу отправить в Валдетомо. Привёл жеребца - и гуляй, чёрт коричневый.
Нада весело хохотал над чем-то с соседом, молодым красивым парнем из сотни Харана. Руан помнил его: муж двоюродной сестры Алай, из Оладэ. Наверное, Харан его поставил десятником, а влиятельное имя хасэна позволило пригласить его в подушки. Бакан сидел смирно, спокойно, иногда отпивая из стаканчика, но не усердствовал, а вот отцу иногда отправлял «гонцов» с хмельным. Девушки, прикормленные Кам, с испуганными лицами сказали вечером, перед пиром, что Аслэг с ним сцепился чуть не до крови, орал страшные угрозы и проклятия, но, видимо, как всегда, немного преувеличили. Либо у Бакана стальная выдержка - после страшных угроз и ссоры со старшим братом так мирно и степенно взирать на мир из подушек.
Чёртов Аслэг. Надо выловить его и поговорить, спокойно, взвешенно. Понять, что у него на уме. Где-то в глубине души жила надежда, что с ним можно договориться мирно. От Хале до Восточных гор столько места! Гуляй - не хочу! Как ветер!
- За истребление тех, кто поднимает руку на хасэ! - крикнул Бутрым, и его красный пористый нос вздрогнул над жидкими усами. - Халедану слава!
- Слава. - Руан опрокинул ещё один стакан и осмотрелся в поисках вазы, или, быть может, полотенца. В ковёр выливать нельзя - мокрое пятно под сидящим на пиру не забудут.
Он внимательно смотрел на происходящее. К Свайру подбегали его слуги, поднося воду, а Вайшо презрительно глядел на эту суету. Парни из отряда Харана с теми, кто приехал с севера, сидели у дальней стены зала и посматривали на девушек с умтанами, расположившихся рядом. Вот кому весело. Незамутнённое сияние юности. Хотя и оттуда время от времени «посылали» быуз к людям Ул-хаса. Споят сейчас старших и примутся девушек по углам тискать. Хотя, если присмотреться ко взглядам, которыми они отвечают парням, некоторые девушки, в общем-то, не против.
97. Руан.Туманы Валдетомо
Харан встал, что-то сказав Ул-хасу, и тот кивнул. Руан встревоженно нахмурился: Харан слегка шатался. Память отказывалась помогать с подсчётом стаканов, которые ему подносили в подушки, и Руан вздохнул. Пир этот явно надолго. Успеет протрезветь. А если не совсем успеет - хоть Алай порадует. В прошлый раз она явно не в обиде была.
Руан хмыкнул, но тут же смутился своей мысли. Это всё чёртов Рикад. Всё время подначивает. Будто нарочно. Да почему «будто»? Нарочно и намеренно. Играет, ищет предел терпения. Надоело уже из-за его шуточек быть на взводе. Хватает и того, что Аулун постоянно рядом, постоянно на виду.
А-у-лун. Три точки на щеке, три певучих гладких слога на языке, смыкающих губы почти до невинного робкого поцелуя. Взгляд скользил, путаясь в рыжеватом пуху на шее, спускаясь по этой осенней еле заметной тропе за воротник халата, когда она сидела у очага, помешивая оол. Но она оборачивалась, и жидкое золото её косого взгляда раскалённо плескало, обжигая, в глаза, вынуждая отводить их, чтобы обожжённое не причиняло боли - внутри и снаружи.
Руан не глядя взял стакан быуза, что протягивала ему служанка. Солнечный луч полз по её затылку, спускаясь на снежные холмы позвонков, которые уводили туда, под зелень весенней травы лёгкого халата, в тень, в подземную, тяжкую, мрачную и томительную тьму его пульсирующего желания, в сумрак его мыслей, и раскосые глаза над кошачьими скулами и розовыми губами, маняще изогнутыми, снова поворачивались к нему, будто уличая его в этом бесстыдстве.
- Что держит тебя в Ул… данмае после того, как ты вручил по… дарок?
Руан повернулся, с сожалением расставаясь с охапками прелой листвы, через которую он пропускал пальцы, над первым нежным снегом. Перед глазами теперь был лысый Архыр из Соот, и крупная блестящая бородавка на его ещё более блестящем черепе показалась Руану уменьшенной копией лысой головы её носителя.
- А-а? - Архыр был вусмерть пьян, от него несло потом. «Когда слышишь или говоришь его имя, хочется сплюнуть», - сказал Рикад, и Руан усмехнулся этой мысли.
- Жду весны, чтобы уехать. Не очень хочется идти через степь зимой, - заученно отозвался он.
- От оно как, - удивился Архыр. - Да… Зима… Я вон думал, за зиму закончу заведение своё это… расширять. Во как! Я думал, в войско метишь… Вайшо тебя нава… нах… вахвалит. Тьфу, - сплюнул он и вытер рот жирными пальцами.
- Охотно верю. - Руан отстранился, потому что Архыр потянулся похлопать его по плечу. - Но я своё отвоевал. Спасибо, уважаемый, что так высоко…
Он осёкся, потому что Архыр храпел, прислонившись к стене. Руан удручённо покачал головой. Вайшо нахваливает его? Кого этот Вайшо вообще не нахваливает? Вахвалитель нашёлся.
Он смотрел на Архыра, привалившегося к шершавой глиняной стене, всхрапывавшего раскатисто, и морщился. Мерзкий тип. Хотя заведение у него, надо признать, чистое, хоть и звери странные на этих войлоках, на стенах. Куда его расширять-то? И кем он там приходится Йерин? Эта её родня, кажется, тут повсюду. Если бы хасэ не осуждали тех, кто задурманивает свой разум, её хасэн бы давно стал баснословно богат. Их пойло по чистоте лишь слегка не дотягивает до чистейшей горючки Валдетомо, ну и в крепости, конечно, уступает. Иначе он не сидел бы тут, в зале, изображающем шатёр, глядя на отвисшую губу Архыра и на красноносого Бутрыма. Он бы уже после того подвала приполз домой, и светлые, бело-розовые пальцы Аулун протянули бы ему стакан травяного настоя, снимающего опьянение.
Чёрт. Эти пальцы, эти руки преследовали его во снах. Быуз, поднесённый служанкой, был горьким, и горькой была мысль о том, что Аулун считает себя его имуществом. Будь она свободной, всё было бы не так. Конечно, не так… Свободная? Да чёрта с два она осталась бы свободной. В одно мгновение бы просватали. Такие женщины не бывают ничьими.
Не бывают. А она, глянь-ка, считает себя принадлежащей ему. «Принадлежу господину»… «Могу помочь, если господин мучается»… Мучается! Это разве слово? Нет такого слова, даже у этого языкастого любителя «бум» не найдётся… Всё нутро выжигает глазами своими, медовыми, золотыми, этот мёд везде, везде! Почему она невольница? Ну почему? Человек не может принадлежать кому-то, это не лошадь! Нельзя пользоваться тем, что кто-то от тебя зависит! Нельзя!
