— Ррава хава бумар грум! — громко запели ведьмы.
Между их вздернутых рук проскользнуло что-то золотое. Блестящие нити расходились в стороны, делились, превращались в вертикальные нити и слагались в клетку.
Призрак взвыл так громко, что на одну секунду я даже лишилась слуха.
— Изнасиловать? — притворно спокойным голосом переспросил Эддингтон. — Алису? Убить?..
— Ты же не в самом деле считаешь ее невестой? Да к чему тебе эта человечка? Возьми Хелесу! Она искусная любовница и многое умеет!.. Давай договоримся! — вздернул руки магистр.
— Нет! Моя невеста — Алиса. И точка! — жестко сказал Эддингтон, и мое сердце сладостно затрепыхалось.
Он не ненавидит меня! И… ох! не могу даже об этом думать. Нет, не сейчас!
— Уйди, Эддингтон, и тогда никто не пострадает, — Хелеса вышла вперед и молниеносно наставила на боевика удлинившийся клинок. Блин, да когда она только сумела поменять оружие? У нее в руках пару секунд назад был ритуальный нож. — Это говорю тебе я, лучшая эльфийская наемница!
— На каждого наемника найдется свой каратель, сестренка! — Лёкс перегруппировался, и теперь Эддингтон контролировал Петра, а сам парень — Хелесу.
— Богини, услышьте! — ехидно воскликнула Хелеса. — Брат собрался напасть на двоюродную сестру!.. Попирать родную кровь… Да тебе сил не хватит сразиться со мной, недоумок!
— Если сестра — последняя мразь, можно и напасть! — проскрежетал зубами Лёкс и сделал выпад.
Что тут началось!..
Боевики разделились на пары. Петр одним плавным движением вытащил из своей воздушной кладовки черный меч и первым набросился на Эддингтона.
— Так и знал, что ты принял не ту сторону! — блондин бросил эту фразу, ни капельки не запыхавшись.
Как красиво он парировал удары Петра! Как ловко делал встречный выпад. Вот только Петр удивительным образом ускользал. И приголубить его всё никак не получалось.
Чтобы не мешать, я отошла к стеночке. Можно сказать, отползла на негнущихся ногах. От эмоций и здешней атмосферы в голове стоял гул, а перед глазами — кровавое зарево.
Волновалась я за друзей страшно, так как понимала — этот бой последний. Если они не победят, всех нас ждет смерть…
Бой Хелесы с Лёксом также был примечательным. Как сражаются темные эльфы — отдельный вид искусства. А уж обозленные и пышущие ненавистью сражались особенно ярко.
Ведьмы ковали золотую клетку, в которой беззвучно билась леди Роуз. Она высовывала язык, шипела и кряхтела, но не могла достать ведьм — клетка не пропускала ни ее острых когтей, ни длинного языка.
Меж тем я поняла, что силы были равны. И это противостояние может занять чертову уйму времени.
Что же делать? Как помочь друзьям?
И тогда меня осенило:
— Огни! Подожди меня!
Я обежала дерущиеся парочки и подошла к ведьмам.
— Что вы с ней делаете? Убиваете?
— О нет! Твой сказал оставить в этом облике, — отозвалась Ада. — Мы только блокируем ее. Крик, способности… Чтобы потом допросить. Королевское поручение.
Ах вот как! Теперь ясно, почему леди Роуз стала напоминать рыбу — открывает рот, а не слышно ничего…
— Вы что-нибудь знаете об обучающем камне?
— О чем? — ведьмы, не отрываясь от клетки, покачали головами. — Нет, не слышали.
— Ясно. Артур его ищет для короля. Так что не убивайте ее. Она единственное существо, которое знает, где камень.
— Думаешь, скажет? — с сомнением поинтересовалась Огни.
Громкий крик прервал наш разговор. Кричала Хелеса — в ее грудь со всей силы вонзил меч Лёкс. Эльфийка осела на пол и, рвано дыша, смотрела в лицо брату.
— Прикончишь?.. Или пощадишь? — с ненавистью прохрипела она.
И сделала попытку засмеяться. Но получился новый хрип и надрывный кашель.
В ужасе я видела, что рана смертельная. Вокруг тела Хелесы сгущалась тьма. Краски жизни покидали ее с каждой секундой, что меч пронзал ее грудь.
Лицо побледнело, а пот, выступивший на лбу, сверкал, как россыпь бриллиантов.
— После смерти моей матери моли прощение у богов! — безэмоционально проговорил Лёкс, но я физически чувствовала, как трудно ему дались эти слова.
Как и следующее движение.
Затаив дыхание, он решился. Еще глубже всадил меч и сказал едва слышно:
— За мать. Умри, тварь!
— Аааа!!! — закричала Хелеса, и ее крик отскакивал от стен и удваивался эхом.
Она завалилась набок.
«Смерть! Смерть! Смерть!» — стучало в моих висках, и глаза окончательно заволокла кровавая дымка.
— Аааа! — кричала от боли я.
Вторила Хелесе, как вторит тот, кто разделяет твою боль.
Я чувствовала ее, как свою собственную. Невыносимую, режущую боль, пронзающую легкие, заставляющую окончательно прощаться с жизнью.
Такой всплеск силы я не могла перенести на ногах. Обморок пришел, как долгожданное спасение.
Глава 40
«Любовь — все, что у нас есть, чтобы помочь другому».
Платон
В сознание я вернулась рывком. Сделала вдох и распахнула глаза.
Надо мной был белый потолок. Запах свежести помог успокоиться и внимательнее разглядеть пространство вокруг…
В комнате царило утро, судя по солнечным бликам, раскрасившим стену напротив.
Меня ничуть не удивили подключенные приборы, кислородная маска на лице и больничная палата. Самая обычная, с гладкими крашеными стенами и довольно свежим ремонтом. С висящим на стене телевизором и пультом на полочке.
Вошла медсестра. Приветливо улыбнулась и спросила о моем самочувствии.
Я промычала в маску что-то нечленораздельное, медсестра мне кивнула, будто поняла. Достала шприц, ввела укол в катетер на руке и попросила не нервничать.
— Отдыхай, бедняжка! Хочешь, телевизор включу? Антенну вчера починили, три канала работает!
Я кивнула, и женщина даже помогла мне подтянуться и сесть. Она переставила капельницу поближе к изголовью и вышла за доктором.
Пока она где-то ходила, я успела посмотреть несколько сцен неизвестного американского фильма и снова заснуть.
Следующее пробуждение случилось к обеду. Доктор повторно осмотрел меня, теперь уже бодрствующую, и прописал постельный режим на несколько дней.
К вечеру приехала мама и долго плакала, сидя на стуле у моей кровати. Ни о чем не спрашивала, только просила не нервничать и поправляться. А еще рассказала, что сестра с Динкой уехали жить в другой город. И вообще, племянницу словно подменили.
— Такой чистюлей стала, ты не поверишь! Даже готовить научилась по интернету. Каждые выходные печет булочки… Хочет тебя угостить. Ждет, когда ты вернешься из своего университета…
Тут мама запнулась и снова расплакалась. Стала болтать какую-то чушь про погоду, про раннюю весну и что почки уже набухли.
— К восьмому марта, глядишь, и листочки появятся! — бормотала она.
А я кивала в ответ. Листочки — это хорошо. И весна — хорошо! Всяко лучше зимы и холода. Почему-то воспоминание о зиме вызывало нервную дрожь и беспокойство.
Я была благодарна маме, что она ни о чем не расспрашивала. В кои-то веки проявила деликатность. Потому что сколько ни напрягала память, а вспомнить, почему я оказалась в больнице, не получалось.
Последнее четкое воспоминание было о том, как мусорила в квартире Динка. И я искренне порадовалась за племянницу, что она взяла себя в руки и изменила жизнь к лучшему. Всё-таки жизнь в грязи — это не жизнь!
Потом мама поцеловала меня в щеку и ушла, пообещав навестить в выходные. А я даже не спросила, какой сегодня был день, и какое число.
Мне это было безразлично. Как и то, чем кормили. Аппетита не было, желания пить компоты и зеленоватые смузи — тоже.
Мама сильно потратилась, поместила в частную клинику. Это я поняла по тому, как мне на обед и ужин предложили низкокалорийные десерты и молочные коктейли. Медсестра уговаривала покушать с таким рвением, будто от этого зависит ее зарплата. Когда я отказалась, она предложила посмотреть телевизор и покушать под него, но мне такой вариант тоже не понравился. Я поблагодарила её и отставила поднос на тумбочку.
