не просто брак, это навсегда. И лично для тебя, учитывая твоё положение и твой статус наследника, это вопрос политики, его должна решать вся твоя семья.
Лион посмотрел на меня с безгранично счастливой обожающей улыбкой и сказал:
– Принцесса Лея, дорогая... возможно, ты не в курсе, но сейчас это Алан, Деймон и ты.
***
Суббота, 26 декабря, Грань Тор
Вечером двадцать шестого декабря нас отправили телепортом в Верхний, из-за разницы во времени получилось, что от главного корпуса мы расходились в середине ночи, я подумала, что это было сделано специально, чтобы привлекать поменьше внимания. Крепость восстанавливали с огромной скоростью, но это всё-таки была пустыня, там было трудно с водой, её даже лазарету и кухне не хватало, мечты о душе можно было вообще забыть – мы обтирались гигиеническими салфетками, этого было явно недостаточно. В Верхнем мы появились в таком виде и с таким запахом, что лучшего времени для появления было трудно придумать, даже я воняла, просто от соседства с другими.
В Верхнем был декабрь, такой, каким он должен быть, как с открытки – пушистый белый снег, лежащий шапками на еловых лапах и ветках деревьев, яркий месяц с короной в безоблачном небе, переливающиеся искры от его света на каждой снежинке, и такая тишина и безветрие, как будто кто-то остановил время.
Представитель «Джи-Транса» вызвал для нас десяток карет, студенты сгруппировались по общежитиям и районам, быстро погрузились и по очереди разъехались каждый в свою сторону. Для меня открыли толстую дверь роскошной кареты Алана, в которой он когда-то вёз меня с поэтического аукциона, внутри сидела новая Алис, у двери стоял старый Бравис, породистые лоснящиеся кони перебирали мохнатыми ногами. Я стояла молча, глядя на снег, дышала, думала.
У меня на плече был мой заколдованный от всех бед рюкзак с книгами, который пережил войну и пожар, на мне была форма цвета скал над Каста-Либра, без знаков различия, зато с именем на груди, Лея эль'Тор. Свою сумку для зимней одежды я почему-то не додумалась заколдовать от огня и прочих неприятностей, я понятия не имела, где она сейчас. В день прибытия на практику мы сложили вещи в одну из комнат внутри стены, когда мы уезжали, на том месте был закопчённый двухэтажный завал из каменных и бетонных плит, его потихоньку разбирали, но я сомневалась, что там хоть что-то уцелело. Холодно не было почему-то совершенно. Я развернулась в сторону общежития и пошла.
Солдатские ботинки, которые нам выдали вместе с формой, были на меня великоваты и слегка болтались на ноге, так что я шла медленно и осторожно, снег хрустел в абсолютной тишине, мне казалось, что я иду со смены, ощущения были один в один. Физическая усталость, от которой еле волочились ноги и болтались плетями руки, и моральная абсолютная расслабленность и безгрешность – я на сегодня отработала, я сделала это так хорошо, как только могла, моя совесть чиста, я свободна до следующей смены, имею полное право отдыхать. В такие моменты мне даже было наплевать, как я выгляжу, меня не волновало, кто на меня как посмотрит и что подумает – та старушка, которая приняла меня за наркоманку, была не единственной, кто при виде меня думал что-то подобное, чаще всего я не реагировала, иногда веселья ради говорила правду, чтобы посмотреть на их лица и впитать немного их стыда и неловкости. Все знали, какая важная и нужная это профессия, и все до дрожи боялись однажды попасть мне в руки. И попадались. За два месяца я успела трижды вытащить с того света знакомых – одну девушку-аксессуар, одного богатого наследника и одного преподавателя, ни один из них меня не узнал, и я молчала, так было проще. Но промывать желудок красотке, которая критиковала моё платье на «дуэли роялей» было приятно, я себе не врала об этом и не винила себя за это. Она съела горсть болеутоляющих и антидепрессантов, а потом запила алкоголем и закусила наркотиками, её очередной «папик» вызвал скорую, когда она долго не выходила из ванной. А потом ни разу не пришёл к ней в больницу, хотя счета оплатил. Мне было до отвратительности приятно, что я – не она.
Я была счастлива. Это ощущение вырастало во мне постепенно, я шла по свежему снегу, совершенно никуда не торопясь, и осознавала, что умудрилась восхитительным образом избежать такого количества вероятных бед, что сложно сосчитать. Я не вернулась в свой проклятый пансион – раз. Я не вернулась в проклятый родительский дом – два. Я шла в свою родную общагу, а не в проклятый отель с проклятой круглой кроватью – три. Я не вышла замуж за завидного жениха, который предлагал мне роль ширмы для своих отношений с любовницей – четыре. Я не вышла за Алана, который хотел от меня того, что я не могла ему дать физически, и не обрекла нас обоих на вечные муки обременительного брака, в котором никто не счастлив – пять. Я не поехала на свою шикарную практику на Грань Син, и не обрекла себя на вечные сожаления о том, как сложилась бы жизнь Сари, и Алана, и всей Грани Ис, если бы я всё-таки поехала – шесть.
«Хотя, может быть, ещё не поздно.»
Наша практика в Каста-Либра продлилась пять дней и четыре ночи, а моя практика на Грани Син должна была длиться месяц, может быть, я смогу договориться и сделать так, чтобы мне простили это опоздание.
«Займусь этим вопросом завтра, прямо с утра.»
Дойдя до двери общежития, я прикоснулась к ней ладонью, как к финальному столбу марафона, фиксируя достижение. Обернулась, увидела чистый белый снег и цепочку моих неловких следов, других не было, снег был совсем свежим. Постучала. Никто не открыл.
Я прошла к окну комнаты комендантши, скатала снежок и бросила в стекло, потом ещё один и ещё. В комнате зажёгся свет, отодвинулась штора, выглянуло мятое и недовольное лицо полуорчихи, просияло улыбкой в сто клыков и исчезло, через время со скрипом открылась
