Парень ошарашено глянул на нее, плюнул и ушел искать главврача, чтобы написать жалобу на очередь, а Тая пошагала дальше в правое крыло.
Она нашла своего наставника в кабинете склонившимся над микроскопом. Ее появлению Широков нехорошо обрадовался и мигом свалил на нее кучу не разобранной документации, велев начисто и подробно переписать сделанные им краткие заключения и разложить их по соответствующим папкам. Вопреки устоявшемуся среди людей мнению, половина работы патологоанатома состоит в исследовании операционного материала еще при жизни того, у кого взят этот материал. Еще сорок процентов всей работы — труды с документацией в бумажном и электронном формате, и только десять процентов общего рабочего времени занимает работа с собственными «пациентами», обосновавшимися в последней инстанции больницы.
На обеденном перерыве, наскоро перекусив в столовой на первом этаже, Тая вышла на крыльцо служебного входа подышать свежим воздухом и погреться в лучах июньского солнышка.
На крыльце столпилось несколько коллег Таи из персонала больницы, несколько сотрудников поликлиники, курящих и не курящих, перебрасывающихся последними новостями и травящих байки о своей работе. На небольшой колченогой скамейке у входа сидел лаборант из расположенного рядом наркологического диспансера и рассказывал, как этим утром приключился у него на дежурстве курьезный случай:
— Полицейские задержали одного молодого парня за нарушение всех возможных правил дорожного движения, были уверены, что он пьян, а тот дыхнул в трубочку — ничего. А поведение неадекватное, зрачки расширены, ну ясно, что под наркотой, раз паров алкоголя нет. Привезли ко мне на освидетельствование, говорят: «Толян, ищи, этого гада давно приструнить надо, не в первый раз попадается, нам крепкие доказательства нужны, чтоб на этот раз не отвертелся, голубчик!»
Ну, вы знаете, в каких стесненных условиях нам приходится работать, у меня как обычно по утрам очередь из водителей, проходящих предрейсовый медосмотр: все спешат на смену, частников уже пассажиры ждут, так я задержанному первым делом стаканчик вручил, в туалет наш общий отправил. Полицейские проверили, что в мужских кабинках других посетителей нет, в коридоре подежурили, анализа дождались. Как вернулись, я исследование провел — чисто, так твою мать! Знакомый полицейский не поверил. «Быть того не может, — говорит, — ищи в его анализе всё, что можешь найти!» Не поверите, что я в итоге у того парня нашел!
— Что? — нетерпеливо подались вперед слушатели.
— Беременность!
— У парня?!!
— А я про что! Так и ахнул: «Наркоманов и пьяных мужиков я перевидал много, а вот беременного парня впервые в жизни вижу!» Так и вскрылось, что он у общих раковин в туалете с какой-то бабой, дурой сердобольной, договорился, что та ему с анализом поможет. Повторный анализ он сдавал под пристальным, злым присмотром всех троих полицейских, что его ко мне привезли, и тут уж целый букет всяческой химии обнаружился.
Собравшийся народ посмеялся. Тая воспользовалась случаем, чтобы напомнить о сборе денег на приближающийся юбилей Широкова и ее конвертик пополнился еще парой тысяч рублей.
— Это сколько вашему корифею стукнуть должно? — спросил сотрудник поликлиники.
— Семьдесят, — дружно ответили врачи и медсестры больницы.
— Немало. Если на пенсию уйдет, трудно тебе, Тая, одной придется. А что с твоей мечтой — ординатурой по хирургии?
— Готовы скинуться мне на учебу? — вскинула брови Тая. — А раз не готовы, то и спрашивать нечего. Счастливо оставаться, пора мне на рабочее место возвращаться.
— Тебе-то чего спешить? Твои «пациенты» в очереди не бузят, никуда не торопятся и главврачу на твою задержку не нажалуются, — привычно хохотнули ей вослед коллеги.
Дмитрий Иванович в прозекторской заговорил о том же:
— Подумай о специализации, Тая, еще разок хорошенько подумай! Чего ты в живых не видела, а? Лучше работать с неживыми пациентами, чем с живыми. Неживые — спокойный народ. Лежат себе да лежат. Они не капризничают, не стонут от боли, претензии по малейшему поводу не строчат. Тебе не страшно будет живых-то оперировать?
— С непривычки может и страшно будет первое время — могу бурно на шевеление тела отреагировать, — улыбнулась Тая.
— Шутница, — хмыкнул Широков. — Посмотрела архивные фото, что я тебе скинул? Что скажешь?
— Раны нанесены снизу вверх тонким плоским предметом с закругленным острием, — сосредоточенно ответила Тая и постаралась максимально точно описать характер ранений.
Дмитрий Иванович учил ее не только работе простого патологоанатома — он мечтал, чтобы внучка друга пошла по его стопам и стала бы известным судмедэкспертом, способным разглядеть под увеличительным стеклом самые мелкие улики преступлений. По этой причине они не раз изучали различные виды ранений по сохранившимся у Широкова копиям материалов старых уголовных дел, и пожилой наставник требовал у ученицы делать заключения, а потом подробно разбирал ее ошибки и недосмотры.
— В больнице все одно и то же, все разрезы сделаны скальпелем хирурга, а вот в Бюро со всякими загадками сталкиваться приходилось, ты себе даже не представляешь, какие самые неожиданные предметы люди порой используют как подручные орудия для убийства, — с ностальгией произнес Широков. — Я тебе скину парочку фотографий и мое заключение по результатам вскрытия, подумай на досуге, что бы это могло быть.
— Сегодня с досугом не сложится — главврач всех вечером собирает, будет вещать о том, как космические корабли бороздят Большой Театр и как нам, простым врачам, следует тянуться вверх и расти над собой в соответствии с новыми директивами правительства и в рамках реализации национальных проектов, — напомнила Тая.
Широков поморщился и сказал:
— Ты от нас обоих на это собрание сходи, я еще в молодости красивых речей наслушаться успел. Премии-то будут или нет — это узнай, а остальное сотрясание воздуха мне неинтересно. Так-с, ничего занимательного в сегодняшних «пациентах» мы не нашли, картина во всех случаях подтверждает заявленный диагноз, доложишь это Красману, пусть спит спокойно.
Тая недовольно поджала губы. Герман Аронович Красман был амбициозным молодым человеком тридцати двух лет и заместителем главврача, а также потомственным хирургом аж в шестом поколении: его прадеды еще красноармейцев во время гражданской войны штопали. Поговаривали, что на самом деле и более давние его предки до революции служили врачами в земских больницах, но о том не сохранилось достоверных сведений. Герман Аронович был худощав, белобрыс, лицо имел вытянутое, нос длинный, глаза узкие и серые, и Тая решительно не понимала, почему большая часть женского персонала больницы считает его неотразимым красавчиком и сходит с ума по этому желчному сухарю.
Лично у Таи отношения с Германом Ароновичем с самого начала сложились натянутые, что неудивительно: с пульмонологического отделения в прозекторскую поступило первое тело, которое Тае довелось исследовать самостоятельно, и Герман Аронович возглавлял консилиум врачей, поставивших за два дня до того диагноз этому пациенту, доставленному в больницу в тяжелейшем состоянии. Диагноз гласил: «двусторонняя пневмония» и лечение было назначено соответствующее, однако двадцатисемилетний парень спустя двое суток оказался на столе Таи, и ее заключение гласило, что у парня был септический эндокардит, приведший к поражению легких. Врачебная ошибка налицо, хоть шансов у парня так и так не было, но Красман все равно пытался опротестовать выводы Таи. Ругани было много, а отношения с той поры так и не наладились, да Тая, честно говоря, и не пыталась их наладить — не нравился ей этот лощеный тип из богатенькой семьи.
— Ты просто завидуешь, что Гере не пришлось копить денег на ординатуру, как тебе, — хмыкнула как-то смазливая медсестричка, смотревшая в рот своему белобрысому кумиру и считавшая Красмана полубогом-небожителем. — И его стажировкам в Германии и Америке завидуешь, и тому, что он в тридцать два года уже диссертацию пишет — тоже.
