распланируем работы, наймём команду маляров, а я уж их проконтролирую.
— Ой, какой ты умничка! — притворно засюсюкал папа. — Всё-то он придумал, всех-то он проконтролирует… Молодец! Сразу видно, дельный парень! А уж изобретательный какой… — отец отвлёкся, чтобы налить себе чаю, а потом как будто забыл о нашем разговоре.
— Бать… — робко подал я голос.
— Чего тебе?
— Ну измени мне меру пресечения. Я ж там сдохну, под командованием этой уродины…
— Да? Может, тебя массажистом в модельный дом устроить? Совесть имей, спиногрыз проклятый! Не в шахту тебя отправил, не в карьер, не на лесосеку! Ты мне ноги целовать должен, что работа такая лёгкая, а ты… Уйди с глаз долой, не могу твою наглую рожу видеть!
Я обречённо выдохнул и поплёлся к себе.
Ну и ладно.
Подумаешь…
Что я, не выдержу какой-то с*аный месяц? Да эта шмокодявка ещё сама пожалеет, что взвалила на себя мою персону! Но надо не тупо саботировать и вести себя, как последняя скотина, а действовать тоньше. Стать ещё круче и полезнее для общества, чем она. Вот чего ни одна мать Тереза не выдержит: если рядом появится кто-то более святой и сострадательный, кого дети сильнее полюбят. Точно! Надо к ним в доверие втереться и подвинуть девчонку на пьедестале. Так, с чего бы начать…
Первым, что пришло в голову, были, конечно, материальные ценности. Перед исправительными работами я заехал в большой детский магазин и набрал там почти на все карманные целый пакет разных прикольных игрушек: вертолётик на радиоуправлении, говорящий и танцующий котик, автомат, кукла барби… но план неожиданно обломился. Зараза встретила меня у входа и с сияющей физиономией сообщила, что сегодня вышел на работу завхоз — он и задаст мне фронт работ. Я помрачнел. Не отдам ей пакет, ведь тогда получится, будто это она детям игрушки подарила! Попробуй объясни им потом, что благодетель — я. Но шмокодявка успела заметить мои запасы и нахмурилась:
— Что это?
— Ничего, — буркнул я. — Это моё.
— Хорошо. Но имейте в виду: дарить подарки — не лучшая затея.
Я удивился:
— Почему это?
— Дети знают, что дяди, которые приходят с подарками, никогда не задерживаются надолго. А ещё, бывает, фоткаются и забирают их назад. Поэтому максимум, что вы получите от детей — это отношение как к мешку с деньгами, которым можно манипулировать, изображая чувства. Это учит их лицемерию.
— Лицемерию? — скептически переспросил я. — Там же мелкота одна, откуда у них лицемерие возьмётся?
— Дети быстро учатся, а сегодня я в другой группе — немного постарше. В любом случае, простое внимание и доброжелательные прикосновения им намного нужнее и полезнее.
— Не складывается у меня что-то… с прикосновениями, — буркнул я.
— А вы не торопитесь, — девчонка вдруг улыбнулась, и это оказалось на удивление красиво — такая мягкая нежная улыбка, что я даже залип. — И всё получится.
— Ты меня к ним, вообще, пригласишь или мне сегодня придётся весь день розетки прикручивать?
Она пожала плечами:
— Приходите, как устанете. Только не бросайте дело на полпути — это некрасиво по отношению к Санычу, который будет с вами… заниматься. А игрушки лучше сдайте обратно в магазин. У вас чек остался?
— Да. Спасибо, я подумаю.
Не буду я ничего возвращать. Внимание вниманием, а подарки ещё никому отношения не портили — это Анастейша, возможно, специально придумывает, чтобы на второй план в глазах малявок не отойти. Но пока, конечно, надо спрятать.
Саныч оказался пренеприятнейшим субъектом — старый, растрёпанный, в грязном комбинезоне на майку-алкашку и так благоухающий перегаром, что мухи на подлёте дохнут.
— Эт хорошо! — кряхтел он, провожая меня на место работы. — Эт начальство умно придумало — помощника мне прислать. Старый я уже, силы не те, вот и валяется щебень, почитай, два месяца…
Он вручил мне тачку, лопату и грабли и привёл к огромной горе камней, которую и вдвоём-то пару дней разгребать, а сам сказал:
— Воон туды, на тот участок, перевезёшь и разровняешь — потом приходи обратно в подсобку, я тебе ещё инструкции выдам. — И свалил.
Вот тебе и "не карьер"!
Писец, ну подарил детям подарки! Я теперь не раньше, чем через неделю от этой задачи освобожусь. Да, девчонка-то не лыком шита, и дед туда же. Банда у них, по перепрошивке обеспеченных молодых людей, которые пороху не нюхали… Ну ничего, не зря же я в тренажёрку столько лет хожу — сейчас покажу класс! — так я думал.
Сдох уже на втором часу. Майку снял, на забор повесил. Два раза в подсобку ходил воды из крана попить, хотя до этого ничего дешевле "Перье"* не употреблял. Саныч, зараза, сидит там квасит. Обвонял всё водкой, луком и дешёвым табаком, нет чтоб работать идти! Но я молчу. Я ж святой теперь. Только зыркнул на начальника хмуро и пошёл дальше трудиться. Ох, зря я это сделал!
Мышцы заметно замедлились. Так бывает от усталости, под хорошей нагрузкой. Казалось, что щебень вообще не убывает, в отличие от энергии. Жрать хотелось — капец. Слона бы съел. Да что там слона — даже манной кашей бы не побрезговал! А эта дрянь даже не приходит посмотреть, как я тут, живой ещё или сдох уже. Ну не у Саныча же мне, в самом деле, требовать еды. Он накормит… коркой чёрного хлеба.
Назло моим мыслям, явился дед. Поплевал на ладони, потёр их, закатал воображаемые рукава. Клоун нетрезвый! Крякнул и взялся за лопату. Сначала мне казалось, что он действительно помогает — вроде, и дело у него спорится, несмотря на принятую дозу алкоголя — но потом Саныч вдруг неловко повернулся и так смачно чиркнул мне лопатой по ноге, что её пронзила резкая боль, а вниз на белые кеды потекла кровь.
— Ах ты..! — я еле сдержался, чтобы не обругать старого пня, бросил лопату и попытался зажать рану пальцами.
Перепачкался весь, но кровь всё равно шла. Я сплюнул от досады и под покаянные причитания Саныча пошёл прочь — искать свою надсмотрщицу. Она, кстати, должна была, вообще-то, сторис записывать, но, видимо забыла. Коза драная! Так
