Ее взгляд переходит на мои уловы, а затем она качает головой.
— Нет, — тихо говорит она. Она указывает на землю, и мне требуется мгновение, чтобы понять, что она не хочет, чтобы я уходил. Она хочет, чтобы я остался здесь с ней.
— Мясо, — повторяю я, но боюсь, что она не понимает. — Да, мясо. — Я указываю на животных. — Да. Да. Да. — Я жестом указываю на огромное количество мяса. — Мясо Хар-лоу. — Я похлопываю себя по животу, показывая, что хочу, чтобы у нее был полный живот. — Мммм.
Ее рука подносится ко рту, и губы подергиваются. Я бы предпочел, чтобы она улыбалась и смеялась, а не плакала, и я улыбаюсь ей в ответ.
— Рух, — мягко говорит она, беря меня за руку. Она на мгновение замолкает, изучая наше окружение. — Яустала. — Она делает паузу и громко зевает. — Устала. — Она указывает на мясо и с каждой полоской снова произносит свое имя. Она указывает на огонь и произносит свое имя. Она указывает на пещеру, а затем бросает на меня еще один усталый взгляд, затем снова зевает. — Хар-лоу устала. — Она подходит ко мне и проводит пальцами по моему лицу. — Рух устал.
Я издаю звук разочарования. Как мне дать ей понять, что я несу ответственность за то, чтобы она была накормлена и в тепле? Что я плохой партнер, если не могу обеспечить ей комфорт? Я указываю на шкуры животных.
— Мех. Мех Хар-лоу. Никакого брррр. — Я притворно вздрагиваю. — Рух, пара, Хар-лоу мех. — Я киваю, как будто это дает ответ на все вопросы.
Она снова качает головой.
— Останься, — снова говорит она мягким голосом. — Устал. Рух устал. Хар-лоу устала. Мех позже. — Она подходит ко мне и обхватывает руками мой торс, прижимаясь щекой к моей груди. Она теплая и мягкая, а я слабый, безвольный самец. Остаться рядом с ней? Я бы ничего больше так не хотел.
Я глажу ее гриву, наслаждаясь ее близостью, прикосновением ее кожи к моей.
— Позже? — говорю я. Я не знаю этого слова, но подозреваю, что оно означает — завтра. Что сегодня мы отдыхаем, а завтра я снова охочусь.
— Позже, — соглашается она.
Хорошо. Тогда день отдыха.
Часть 7
РУХ
В конце концов, это не день отдыха. В тот момент, когда мы с Хар-лоу съедаем по кусочку и запиваем это водой, моя пара приступает к работе. Я думал, что, оставив ее здесь, она расслабится и уснет у камина, с комфортом ожидая моего возвращения. Однако это не совсем правда. Когда я захожу в пещеру, которую мы выбрали для себя, я вижу сушеное мясо на каждой поверхности, свернутые шкуры и головы, гниющие в углу пещеры. Когда я возвращаюсь к Хар-лоу, она уже усердно работает, разделывая двисти. Она использует свой маленький каменный нож, чтобы разрезать его на части и снять кожуру. Она разрезает кишки и вытаскивает органы, затем относит их к кромке воды, чтобы вычистить, и тоже вешает сушиться.
Я не могу допустить, чтобы моя пара выполняла всю эту работу, поэтому я вмешиваюсь и помогаю, и она бросает на меня благодарный взгляд.
К концу дня я понимаю, почему моя Хар-лоу так устала. Теперь я понимаю, почему она не хотела, чтобы я уходил в горы с легкой задачей охоты. Приготовление мяса и меха отнимает много времени, является грязным и утомительным занятием. Мы работаем до тех пор, пока солнца снова не скроются за краем неба и не стемнеет. В конце этого процесса шкурки сворачиваются в рулон, и Хар-лоу дает понять, что она соскребет их завтра. Я тоже думаю обо всех шкурах, ожидающих внутри пещеры. Из всего мяса. Из полосок тростника, которые она сушит, чтобы сделать из них что-нибудь. Из органов, которые она бережно сохраняет, и показывает жестами, что она что-нибудь с ними сделает.
Это сильно отличается от тех случаев, когда я охотился сам. Если бы я был голоден, я бы убил что-нибудь и ел это до тех пор, пока не осталось бы мяса. Если я не доедал все это, я засовывал его в сугроб и грыз замороженное мясо на следующий день. Я не думал о будущем. Но с Хар-лоу мы должны думать о многих оборотах Луны с этого момента.
Мы должны подумать о том, когда прибудет наш комплект. У нас должно быть все готово.
ХАРЛОУ
Рух остается после наступления темноты, и я так невероятно рада, что он это делает.
Я думаю, что его уход раньше, не сказав ни слова, был недоразумением. Я не думаю, что он ненавидит меня. Я не думаю, что он устал от меня. Думаю, он не привык обсуждать свои действия с кем-либо еще, поэтому он ничего не придумал лучше, чтобы встать и уйти. Для него это не имело большого значения. Он не понимает, как это выглядело для меня. Это просто сводится к общению. Нам нужно научиться разговаривать друг с другом, и это начинается с языка. Как бы это ни было трудно, я должна вложить в него больше слов, и мне нужно узнать, как он думает. Мы можем с этим разобраться.
Как только мясо прожарится настолько, что оно не протухнет, мы вешаем его сушиться в пещере. Есть бесконечный список того, что нужно сделать, и когда все мясо готово, я работаю над извлечением мозгов из черепов, чтобы завтра использовать их для шкурок. К тому времени, как я заканчиваю, я так устаю, что хочу упасть, и у меня едва хватает сил вымыть руки, прежде чем я в изнеможении рухну на меха. Рух присоединяется ко мне, и я сворачиваюсь калачиком рядом с ним и сплю как убитая.
Когда я просыпаюсь, внутри пещеры холодно и пусто. Я в ужасе от того, что он снова ушел.
— Рух?
— Хар-лоу, — отзывается он снаружи.
Облегчение захлестывает меня, и я сдерживаю рыдание, подступающее к моему горлу. Я успокаиваюсь, засовываю ноги в ботинки и выхожу ему навстречу. К моему облегчению, моя пара там, у импровизированного костра. Он снова взялся за дело, сжигая остатки массивного бревна, которое не полностью сгорело прошлой ночью. Я вижу, что он разложил еще несколько полосок для просушки, а над огнем висит самка с чаем для завтрака.
На песке Рух развернул одну из шкур и занялся соскабливанием нижней стороны.
Он здесь. Он здесь, и он помогает мне. Он никуда не денется. Я испытываю такое облегчение, что опускаюсь на колени и снова задыхаюсь.
— Хар-лоу? — Рух встает со своего места у шкуры и подходит ко мне. Я смотрю сквозь слезы, как он изучает свои грубые, покрытые кровью руки, как будто он хочет обнять меня, но не может. Вместо этого он опускается на корточки рядом со мной, наклоняя голову, чтобы видеть мое лицо. — Да?
Это неправильное слово, но я знаю, о чем он спрашивает. Я выдавливаю улыбку и вытираю глаза.
— Я в порядке. Просто эмоциональная. Вероятно, из-за беременности. — Или что просто за последнее время многое произошло, но я не могу сказать ему об этом сейчас. — Спасибо, что остался.
Он наблюдает за мной, затем подходит и целует меня в макушку.
— Чай?
— О. — Я снова становлюсь сентиментальной и плаксивой, но на этот раз я лучше это скрываю. Он знает слово, обозначающее чай. — Чай был бы великолепен, спасибо. — Всего лишь этот маленький жест, и все в мире снова кажется правильным.
С помощью Рух все не кажется таким уж пугающим. Не успеваю я оглянуться, как все мясо коптится, все меха очищаются, а мозги втираются в нижнюю часть кожи. Это не самая лучшая работа, которую я когда-либо делала. Я знаю, что нужно предпринять еще несколько шагов, чтобы кожа была максимально мягкой, какой только может быть — много растягивать и сушить, растягивать и сушить. Но наш приоритет — количество, а не качество — качество может прийти позже.
Когда я заканчиваю со своей последней шкурой и оглядываюсь вокруг, я не вижу ничего срочного, что нужно было бы сделать. Впервые за много дней нет ничего настолько неотложного, что не могло бы подождать до завтра.
Я хочу упасть в обморок от облегчения. Вместо этого я просто вытираю вспотевший лоб и глубоко вздыхаю.
— Я думаю, на сегодня мы закончили, детка.
Рух хмуро смотрит на меня и вытирает мне лоб большими пальцами. Ой. Должно быть, я что-то размазала. Я опускаю взгляд на свои руки… и морщусь. Я совершенно отвратительна. Мои ногти покрыты грязью, моя кожа покрыта засохшими кусочками безымянных вещей, и я потная и противная. Я бросаю взгляд на Руха, и у него то же самое. Он тоже грязный, и его длинные волосы прилипли к коже.
