Их соплеменники, да и некоторые прочие мужчины, шедшие с караваном, в ярости набросились на секковиек. В коротком сражении погибли две из них и больше десятка мужчин, многие были ранены. В ближайшем городке пострадавшие обратились к начальнику гарнизона с требованием задержать секковийцев, но тот не стал вмешиваться, тем более, что в гарнизоне было всего десять солдат.
Секковийки довели караван Гундьокки до Ржавых Бродов, а потом поворотили коней и исчезли.
История наделал много шума. Кто-то требовал, чтобы в секковийские предгорья выслали отряд, чтобы казнить преступниц, посмевших поднять руку на мужчин, кто-то говорил, что туда нужно отправить целую армию и истребить вообще всех секковийцев. Пока суд до дело, объявился народ из-за гор, и вскоре секковийские племена были объявлены героями и защитниками страны.
— А вы сами кто такие? — спросила Альда, ответив ещё на несколько вопросов про караван. — Вижу, прошли не одну войну.
— Кто-то одну, кто-то поболе, — сказал мужчина с обожжённым лицом. Его звали Амадомер, но все говорили просто «Мадо».
— С какой ты принёс эти ожоги?
— Народ из-за гор. Они кидали в нас маленькими горшочками, чуть больше яблока… Из них вырывалось пламя, которое не погасить. Эстос спас меня заклинанием, а то бы я… — Мадо замолчал, низко опустив голову.
— Так ты колдун? — Альда повернулась к Эстосу.
Каждый раз, когда Эстос что-то говорил ей или она обращалась к нему, в груди у Альды точно натягивалась тетива.
Вот он, человек, которого она должна убить. И если бы он был просто человеком, она бы так и сделала. Кинжал, спрятанный в рукаве, в одно мгновенье скользнул бы в ладонь, она вонзила бы его точно в сердце и была бы на другом конце зала ещё до того, как белая рубашка третьего господина начала бы окрашиваться кровью. Никто не сумел бы её задержать. Она бы скрылась быстрее, чем люди здесь успели опомниться.
Она могла бы… Или нет? Эстос Вилвир казался удивительно живым. Говорили, что он тяжело болен, может быть, умирает, но когда она смотрела на него, то видела яркую, светлую, полнокровную жизнь, такую, какую невыносимо жаль обрывать.
Она смогла бы. Альда отбросила колебания.
Но сейчас это было бесполезно. Эстос не погибнет даже от удара в сердце… Может быть, даже если она вырвет его сердце из груди. Магия будет сохранять ему жизнь достаточно долго, чтобы целители успели его спасти.
Эстос не сразу ответил на её вопрос, он смотрел на неё, словно читал все те мысли, что сейчас пронеслись у неё в голове, словно видел блеск кинжала в её руке и расплывающееся пятно крови на своей груди.
— Точнее будет сказать, что я из семьи колдунов, — сказал он. — Я не особенно силён.
— Зато раны заживают как на кошке, — вставил Лод. — Или даже быстрее.
— Это, пожалуй, все преимущества. Я знаю несколько простых заклинаний, могу поставить щит или зажечь огонь, вот и всё, — Эстос отвёл взгляд, словно ему по какой-то причине неприятно было говорить о магии. Как будто он стыдился своих умений.
Он казался очень открытым, таким же простым, как его друзья-солдаты: все мысли наружу. Но Альда понимала, что это не так. Этот человек скрывал нечто, что делало его опасным даже для Дзоддиви, колдуна, равного по могуществу Вилвиру-старшему, первому господину Соколиного дома.
Невнятный, гулкий шум голосов в зале, точно стрелой, пронзило одиноким, звонким и печальным звуком… Альда обернулась.
Тот самый знаменитый певец начал играть.
Альда ожидала увидеть старика, но мужчина был ещё молод. Хотя половина его длинных волос уже была седой, у него было лицо тридцатилетнего человека, на котором морщины лишь начали появляться. Больше всего их было вокруг глаз, словно певец часто смотрел на солнце.
Он начал играть чуть тише, а потом запел.
Пел он о гордых знамёнах, и чёрной армии, рвущейся через перевалы, и горах мёртвых тел, остававшихся на поле битв, о потерянных друзьях и об обугленных телах, которые можно было опознать лишь по железным браслетам, о женах, которые никогда не дождутся любимых домой и о конях с пустыми сёдлами.
Альда была не из тех, кого легко разжалобить. Она убивала, может быть, не так много, как её отец или дядя, но убивала, и делал это без жалости, без колебаний, но от этой песни на глаза у неё навернулись слёзы.
Мадо плакал, не скрываясь, из мёртвого глаза слёзы текли даже сильнее.
Альда посмотрела на Эстоса. Он сидел с каменным лицом, губы были плотно сжаты. Он перевёл взгляд на неё.
— Ты была на войне? — спросил он.
— Нет, я… Ещё до того, как она началась, мы с сестрой сопровождали одного учёного, он вёз ценные свитки и нанял дюжину охранников, чтобы доставить свои книги в Кьяфу. Оттуда он морем отправлялся к себе на родину. — Альда намеренно упомянула места, где они с Тервелом странствовали едва ли не год. Если бы Эстос стал допытываться, она рассказала бы про те края в мельчайших подробностях, которые может заметить лишь наученный глаз убийцы.
— И что, доставила туда своего учёного?
— Да, но путь занял гораздо дольше, чем я думала. Были разного рода препятствия. На обратном пути я и вовсе слегла с тяжелой болезнью. Ею заражают комары, гнездящиеся в обмелевших руслах рек. Местные жители переносят эту болезнь легко, проводят в постели день-другой. Я не могла подняться на ноги почти три месяца.
— Я слышал про болотную болезнь, — кивнул Эстос.
— А к тому времени, как мы с сестрой добрались сюда, в Карталь уже стали приходить вести, что враг разбит.
— Тогда почему ты плакала?
— Я не плакала! — Альда отчего-то разозлилась на саму себя, так что едва не забыла подделать секковийский акцент.
Эстос бросил на неё тяжёлый, пронизывающий взгляд:
— Да, ты не проронила ни слезинки, но слёзы стояли у тебя в глазах.
— Мой жених там погиб, — солгала Альда. — Даже тела не нашли.
Вернее, почти солгала. Тело её жениха тоже не нашли — от него, как и от тел его родителей и слуг, остались лишь горстки серой соли, — только произошло это не на той войне.
— Мне жаль, — сказал Эстос.
Альде вдруг стало трудно дышать, так сжалось сердце. Она не понимала, что с ней происходит, почему таким ярким, острым, болезненным казалось всё, что делал или говорил Эстос…
Она поднялась из-за стола и молча пошла к задней двери. «Кошачье сердце» было расположено так, что его двор должен был выходить на реку.
Альда не ошиблась: маленький двор, закрытый сверху полосатым тентом, заканчивался заборчиком и лестницей вниз, к старому причалу и реке, одному из рукавов большого, полноводного Иирвиса.
Она не стала спускаться, остановилась около низкого ограждения и часто задышала, глотая влажный воздух, наполненный гниловатыми речными испарениями. Прохладный ветер коснулся её разгоряченного лба, точно ласковая рука.
Она не хотела этого… Не хотела, чтобы третий господин, её будущая жертва, заговорил с ней, посмотрел на неё, заметил наворачивающиеся слёзы в её глазах. Но в какой-то предательский, искусительный миг она не смогла устоять!
Нужно было отказаться, когда её позвали за соседний стол!
«Успокойся! — приказала Альда себе. — Это всего лишь жалкий разговор. Приди в себя. Ты знаешь, что делать. Эстос ничем не отличается от прочих, ты вонзишь в него кинжал так же, как в любого другого. Надо только сделать это дважды, вот и все отличия».
— О, свежий воздух!.. — послышался низкий голос за спиной Альды. — Почти свежий.
Альда невольно стиснула кулаки. Что ему нужно? Почему он пошёл за ней?
— Не хотел обидеть тебя, — сказал Эстос, когда Альда повернулась к нему.
— Ты не обидел.
— Как твоё имя? Никто из нас даже не спросил…
— Кейлинн, — ответила Альда.
— Я знал двух женщин с таким именем.
— Я знаю с десяток. Наш народ любит это имя.
Эстос смотрел на неё, чуть заметно улыбаясь, и при взгляде на эту открытую, яркую улыбку в груди Альды что-то сжалось, словно чьи-то обжигающие пальцы толкнули её сердце, и оно качнулось.
