увидимся!
Помахав ему на прощанье, я развернулась и потопала за Томасом.
Генри оказался неправ. Томас, хоть и оставался на второй год уже три раза, не смог найти нужную аудиторию. Сначала у него вдруг порвался ремень на сумке, и все содержимое вывалилось на пол. Потом, когда мы с ним уже все собрали, он перепутал дверь и ввалился на занятие к второкурсникам. Так что в свою аудиторию мы влетели уже после звонка, запыхавшиеся и красные от бега.
– Опаздываем, – строго произнес преподаватель, грузный мужчина с подкрученными тонкими усиками. – Сегодня прощаю, но в следующий раз будете писать строчки. Садитесь скорее, занятие уже началось.
Сориентировавшись быстрее меня, Томас поспешно сел за последнюю парту, всего лишь сбив по дороге чью-то чернильницу и заехав кому-то по уху сумкой. Я же, оглядев аудиторию, увидела лишь одно свободное место – прямо за первой партой, рядом с парнем, смерившим меня неприязненным взглядом.
Слегка поежившись, я все же села рядом и украдкой на него покосилась. Сосед был брюнетом весьма аристократичного вида, с изящными чертами лица – лица, на котором сейчас было написано высокомерное выражение, далекое от дружелюбия. Может, он подумал, что если я опаздываю, то, значит, я – безответственный ученик? Ну так я докажу, что прилежания мне не занимать. Отвлекать болтовней я никого не собираюсь, списывать тоже, так что переживать ему не о чем.
Вытаскивая из сумки учебник и пенал, я вдруг поймала на себе его косой взгляд и дружелюбно улыбнулась. Однако сосед лишь скривился и отвернулся, отчего я недоуменно моргнула. Ему что, не нравятся принятые в обществе проявления вежливости? Ладно, пусть думает, что хочет, лучше послушаю преподавателя. Все же мне придется учиться тут два месяца, не стоит расслабляться.
Первая лекция была вводной. Нам рассказывали историю академии, правила и обрисовывали, что мы будем изучать, – ожидаемо, магию. После этого преподаватель, представившийся Густавом Ферро, достал из стола круглый хрустальный шар. Все ученики по одному подходили к преподавательскому столу и, положив руки на шар, ждали, пока он определит их стихию.
Свою стихию я знала – огонь, как у Рыжего Тома, и поэтому, когда шар под моими руками окрасился багрово-красным, только кивнула. У моего соседа же оказалась ледяная стихия. Под его пальцами хрустальный шар покрылся изморозью, и в нем медленно закружились снежинки, как в новогодних стеклянных шарах с домиками и блестками, которые продают на ярмарках. Красиво.
Брюнет, однако, никак не отреагировал на слаженный вздох общего восторга и все с тем же каменным выражением сел на место.
– Великолепный дар, э-э-э… – отметил преподаватель. – Как вас зовут?
– Эйден Хэйвуд, профессор, – отозвался тот, вставая.
– О! – Глаза профессора Ферро округлились, но больше он не стал ничего добавлять, а вызвал следующего адепта.
Я покосилась на своего соседа Хэйвуда, но обнаружила, что тот сидит вполоборота и вполне может заметить мой интерес, и тут же отвела взгляд. Ладно, потом спрошу у Генри, что это за Хэйвуды такие, про которых говорят: «О!» И что это «О», собственно, означает.
Через несколько минут профессор успел проверить всех адептов. Больше всего в группе оказалось воздушников и водников, еще несколько огневиков и только один – ледяной маг.
– Ну вот, опять ни одного иллюзиониста, – грустно пробормотал себе под нос преподаватель. Если бы я не сидела на первой парте, то, пожалуй, даже не услышала бы его слов. Он так расстроился, что даже его усы, казалось, печально повисли. – Ладно, теперь перекличка! – уже громче объявил профессор Ферро, беря в руки журнал. – Итак, когда я называю ваше имя, вы должны встать и сказать: «Тут, профессор». Начнем… Билл Адамс!
– Тут, профессор, – пробасил крупный детина с предпоследней парты, поднявшийся так грузно, что чуть не своротил соседний стол вместе с адептами.
– Хорошо, – преподаватель отметил что-то в журнале и перешел к следующей фамилии. И все шло гладко, пока он не добрался до моего имени.
– Вилир… Вилур… Эмиль Вилар! – уже громче объявил он, и я с готовностью поднялась.
– Тут, профессор, – скромно отозвалась я, уже ожидая, что сейчас он поставит отметку в журнале, и я сяду, как все. Однако вместо этого профессор Ферро вдруг уставился на меня внимательным взглядом, и я тут же похолодела. Неужели он понял, что я девушка?
– Вы иностранец? – спросил он через пару секунд и, когда я, покачнувшись от облегчения, кивнула, повторил чуть ли не по слогам и в три раза громче: – Вы говорите по-эггерионски?
– Да, – я испуганно закивала.
– Говорит, он все понимает! – влез в наш разговор Томас и, к счастью, отвлек внимание на себя. Профессор махнул рукой, позволяя сесть, и я буквально рухнула на стул. – Ему так нравится в Эггерионе, он мне все уши прожужжал! Он с детства мечтал учиться у нас и так страдал, так рыдал, пока родители не отпустили его за границу!
Я? Я же почти весь завтрак молчала и ничего такого точно ему не говорила! Вот же… сочинитель небылиц! Обернувшись, я с возмущением уставилась на Рыжего Тома, который подмигнул мне, совершенно уверенный, что оказывает немалую услугу, рассказывая о моем стремлении к учебе. Мой сосед, насмешливо хмыкнув, бросил на меня презрительный взгляд, и его четко очерченные губы беззвучно произнесли: «Нюня». Сердито фыркнув, я отвернулась. Грубиян!
– А, вижу, и вы тут, Альбертсон, – без особого восторга констатировал преподаватель, глядя на Томаса. – Ладно, перекличка окончена. Итак, первокурсники, я ваш куратор. Со всеми вопросами идете ко мне или к своему старосте, старосту выберите сами. А теперь расскажу вам про наши дополнительные кружки, в которые, я надеюсь, вы все запишетесь.
Тут лицо мужчины из кислого и усталого вдруг стало воодушевленным, и он разразился тридцатиминутной речью о… театре. Как оказалось, Ферро был иллюзионистом, магом иллюзий, и заведовал местным студенческим театром. Там каждый год ставились спектакли, и театральная труппа даже занимала места на фестивалях любительской драмы. К сожалению, не первые, но в этом году профессор Ферро намеревался исправить это упущение. «Даже если это будет стоить мне жизни», – добавил профессор, и его глаза фанатично блеснули.
В конце преподаватель пригрозил, что за каждую провинность мы будем работать в его театре – убираться и рисовать декорации, и предложил добровольно записаться в театральный кружок. Адепты, не сговариваясь, переглянулись, но никто почему-то не стал записываться, и я украдкой вздохнула. Я бы записалась, мне было бы интересно играть роль в пьесе – но лучше не привлекать лишнего внимания. Профессор в ответ на столь вопиющее отсутствие энтузиазма лишь разочарованно покачал головой и отпустил нас в библиотеку за учебниками и на
