class="p1">— Да нет, — смеётся Ульяна, запрокидывая голову, отчего её волосы рассыпаются по плечам и она становится ещё красивее. — Очень маленький срок ещё.
— Пусть будет девочка, — подмигиваю ей.
— Доктор хочет мальчика.
— Они все хотят мальчиков, а потом безумно любят своих крошечных принцесс, особенно если они похожи на маму, — задумавшись, мрачнею.
Мне-то откуда знать, кого и как любят отцы? У меня у самой не было папы, он бросил нас с мамой, как только мне исполнилось четыре, а теперь и у Алёны нет отца.
Неприятный укол совести заставляет поморщиться.
— Мне жаль, что у вас так вышло, — зачем-то говорит Ульяна, словно прочитав мои мысли, — ну что отец Алёны…
— Сбежал за границу? — снова смеюсь, беру тряпочку и, развернувшись к фикусу, стираю с него несуществующую пыль.
— Ну да. Сбежал.
Знала бы Ульяна Сергеевна, что папа Алёны никуда не сбежал, а занимает соседний с ней кабинет на втором этаже в самом центре коридора напротив учительской. Ох и посмеялась бы или, наоборот, родила бы преждевременно.
Хорошо, что Валентина, руководительница ансамбля, оказалась неожиданно порядочным человеком и молчит, как партизан на допросе у немцев. А то ведь поступила я крайне опрометчиво. Совершенно не подумав, по дурости, на эмоциях выдала ей правду на собрании. А потом неделю места себе не находила и боялась, что она всем разболтает. Но нет. Про нас с директором никто не знает. Значит, Валентина никому ничего не рассказала.
— Но Родион Дмитриевич кажется, мне человеком надёжным и серьёзным, — пытается подбодрить меня завуч. — Буду надеяться, что у вас всё получится и вам удастся создать семью. Сходите в ЗАГС и заживёте долго и счастливо.
Меня аж перекашивает. Хорошо, что я стою спиной к ней и Ульяна не видит мое лицо. И то, как сильно я тру листик фикуса, почти проделав в нём дыру. Ни за кого и никогда в жизни я не пойду замуж. Слишком тяжёлым был первый заход. Да и зачем это? Если люди любят друг друга, им не нужно для этого расписываться в огромной книге. В том же случае, когда мужик не хочет с тобой жить, никакой штамп в паспорте его не остановит. Поэтому, если захотим мы с Родионом съехаться, так и сделаем. А пока нам нравится проводить время вместе, он хорошо относится к моим маме и дочери, а всё остальное неважно.
— Извините, Виолетта, я, видимо, вас расстроила.
Наверное, я чересчур долго молчала.
— Нет, тут просто какая-то дрянь завелась, надо бы побрызгать, отвлеклась, засмотревшись.
Разворачиваюсь и, отложив тряпочку, приятно улыбаюсь завучу.
— Ну тогда ладно. В общем, не забудьте зайти к директору, он вас звал.
— Спешу и падаю! Аж спотыкаюсь, так стремлюсь к новому директору, — тихо отвечаю вслух, когда Ульяна Сергеевна уже закрывает за собой дверь.
Взяв в руки маленькую пластиковую лейку, пробираюсь к следующему цветку. Я могла бы попросить дежурных учеников, но мне нравится самой. Это занятие меня успокаивает. Так же как нравится заплетать свои длинные пшеничные волосы в разные художественные плетения. Для концерта я посетила парикмахерскую, чтобы прическа выглядела идеальной, а на каждый день я учусь плести сама. Нахожу в интернете ролики и повторяю за девушками с экрана. Сегодня, например, у меня на голове мальвинка с рыбьим хвостом.
Прохожу ещё три цветка. С упоением протираю листики и рыхлю палочкой землю, наслаждаясь перерывом между занятиями.
Спустя какое-то время в класс снова заходят. На этот раз Валентина.
— Вита, я директора на втором этаже видела. Он просил тебя зайти, — бросает пару слов и исчезает.
Вот и зачем я ему понадобилась? Решил сменить место работы, а я должна узнать об этом первой? Наверное, это непрофессионально и вообще некрасиво. Всё же он начальник, а я подчинённая. И надо соблюдать эту, как её? Субординацию. Но, немного подумав, я решаю, что… Что мне лень бежать к нему в кабинет.
Продолжаю поливать цветочки. Вижу забытую на шкафу комнатную берёзку, подставляю стул, лезу туда, на верхотуру. В кармане моего элегантного сарафана полуприлегающего силуэта из чёрной костюмной ткани звонит телефон.
Секретарша директора.
— Виолетта Валерьевна?
— Она самая. — Кряхтя, привстаю на носочки, придерживая телефон плечом.
— Марат Русланович убедительно просит вас зайти к нему.
— Понятно.
Секретарша отключается, а я аккуратненько, не торопясь, кладу телефон на подоконник, а сама снова приподнимаюсь и продолжаю поливать.
— Вот что ему от меня нужно? — разговариваю с берёзкой, поправляя её веточки. — Пристал как банный лист на голую филейную часть.
В другом конце класса обнаруживается ещё одна, точно такая же полудохлая берёзка, и я с чувством, толком и расстановкой тащу стул туда. И, пока я, забравшись на него, пытаюсь спасти растение, в классе с грохотом распахивается дверь. Причём с такой силой, что ручка влетает в стену, вдавливаясь в штукатурку.
Даже оборачиваться не надо, и так знаю, что за Годзилла ворвался в мой оазис. С безучастным лицом продолжаю приподнимать веточки и осматривать их на предмет насекомых-вредителей. Как бы невзначай слежу за ним боковым зрением.
— Когда я прошу, — прочистив горло и опершись рукой на парту, — нет, требую зайти ко мне, это надо выполнять!
— Здравствуйте, Марат Русланович. Вы о чём? Я, естественно, планировала к вам забежать. Часиков в пять. Как же я смею ослушаться директора? Он же самый-самый главный.
Поворачиваюсь, смотрю на него сверху вниз, улыбаюсь от уха до уха.
— До пяти часов ещё четыре часа!
— Как же вы хорошо считаете, Марат Русланович. — Снова возвращаюсь к листикам, чуть добавляю воды и опять встаю на носочки. — Собственно, поэтому вас директором и сделали, да?
— Виолетта! — порыкивая.
— Валерьевна, — поправляю начальника, обрывая сухие листики.
— Не будите во мне зверя, — произносит он избитую фразу.
— А то что?
Чуть потоптавшись на стуле, разворачиваюсь к нему лицом. В одной руке лейка, в другой — оборванный сухостой. Мне надо слезть, но он, как назло, отлепился от парты и стал прямо передо мной. А спрыгивать как-то некрасиво, просить его отойти — тоже.
— А то прибью. — Резко берёт меня двумя руками за талию и, сняв со стула, ставит на пол.
Обалдев, смотрю ему вслед. Шеф уходит, снова громко хлопнув дверью. Какое же некрасивое поведение для руководителя подобного нашему заведения. Он же должен быть образцом морали.
Выглядываю в коридор.
— А зачем приходили, Марат Русланович?
— Часиков в пять узнаете, когда наконец соблаговолите прийти ко мне в кабинет.
Вздохнув, хмурю брови. Я ж умру от любопытства. Терпеть не могу, когда так делают.
Но, как бы там
