ведь не мог знать, что Гран-при будет вашим, но букетом запасся, чтобы именно его команда была на высоте.
Чувствую, как щёки расцвечиваются алым. Кровь приливает к лицу. И не пойму, то ли злюсь, то ли слишком возбуждена от происходящего. Скорей бы окончился учебный год. К сентябрю первое впечатление уляжется, и всё внутри успокоится. А впереди дача, река, мошки, грибы и лесные ягоды.
— Не для меня он его купил, а для хора! — довольно резко уточняю.
— Всё равно неудобно!
— Замечательно! — Натягиваю улыбку и выпрямляю спину. — Значит, отнеси букет в школу, в приёмной поставь, пусть возле секретарши красуется, как знамя победы.
— Вот же упрямая! — Вкладывает мне Валентина букет уже на ступенях при подъёме на сцену.
И в торжественный момент, вместо того чтобы улыбаться зрителям и кланяться, я вожусь с цветами, принципиально меняя букеты местами. Так, чтобы подарок Родиона был выше, чем директорский.
Дальше идёт официальная часть, во время которой я, вполне довольная собой, принимаю поздравления.
После мероприятия, собрав свои вещи, мы покидаем зал, движемся к холлу и становимся в очередь в гардероб. Но так как Родион, моя мама и Алёнка пришли не одновременно со мной, то мы оказываемся в разных людских змейках.
— Могу я к вам присоединиться, Виолетта Валерьевна?
Вздрагиваю, услышав глубокий баритон директора. Пожимаю плечами, испытывая очередную неловкость.
— Я не в состоянии вам запретить, Марат Русланович. Холл-то общий.
— Холл, может, и общий, но очередь вы заняли раньше, и, становясь рядом с вами, я нарушаю правила и иду по головам.
Смотрю на него искоса.
— И подозреваю, что не в первый раз вы это делаете.
Шутка получается жестокой. С шумом выпустив из груди воздух, Марат оборачивается, улыбаясь красивой девушке у окна. Всё понятно, а вот и работница отеля.
— Так и знал, что вы скажете какую-нибудь гадость.
Почему-то то, что он пререкается со мной, а улыбается ей, вызывает внутри лёгкое саднящее раздражение.
— Так и шли бы в конец очереди, раз уж я такая предсказуемая и удручающая.
— Цель была как можно быстрее получить нашу верхнюю одежду, а не исключить вас, как нервирующий фактор, так что я потерплю, ничего страшного, — и улыбается, поймав мой тяжёлый взгляд.
Я рада, что он сохраняет хладнокровие рядом со мной, ибо моё недовольство с каждым его словом только увеличивается в размерах.
— Вашу и вашей эскортницы?
— Мою и моей любимой.
— Вау, даже так!
— Именно так.
— Предложение уже сделали?
— Нет, но планирую в самое ближайшее время.
— Тогда я просто обязана её предупредить, что у ЗАГСа с вами почти наверняка случится истерика.
— Ха-ха! Смех да и только. Аж описаться можно.
— Не надо, здесь же дети.
Наигранно улыбается от уха до уха. Большие глаза директора горят огнём, мужественное лицо покрывается живым румянцем, пунцовые губы трепещут, а ноздри раздуваются, как у пса, почуявшего запах сырого мяса.
— Я, пожалуй, лучше вернусь в конец очереди, чем стану терпеть ваше присутствие, Виолетта Валерьевна.
— Скатертью дорога. На все четыре стороны.
Наши взгляды сталкиваются, как два несущихся на огромной скорости «Сапсана», и я уже не знаю, кто из нас сильнее мечтает прибить другого. В любом случае последствия могут быть ужасающими. Директор задумывается и, прищурившись, застывает на месте.
— Раз уж вам так неприятно моё общество, Виолетта Валерьевна, я всё-таки останусь.
Рассмеявшись, скрещиваю руки на груди, благо букеты и сумка оставлены у входа на подоконнике и мне ничто не мешает это сделать.
— Я уже даже согласна взять вашу с губастенькой верхнюю одежду, лишь бы только не переносить ваше пыхтение над ухом.
И снова мы смотрим друг на друга. Он насупливается.
— Что значит губастенькой?
— Да ничего это не значит. Просто у неё модные губы. Сейчас среди молодежи все такие носят.
Его жёсткий взгляд пронизывает меня насквозь. А я опять смеюсь из последних сил. Очередь тихо движется, и мы за ней.
— Как можно носить губы?
— Очень просто! Увеличила до состояния разваренного вареника и носи себе на здоровье.
— Не порите чушь! Владислава ничего себе не увеличивала. Это её натуральный размер.
Ухмыляюсь и указываю рукой в сторону гардероба.
— Ну да, ну да! — посмеиваюсь. — Жетончик давайте, ваша очередь. А второй где? Часом не потеряли?
— У нас один, — скалится в ответ сквозь зубы.
— Как мило. На один крючочек, как муж и жена, но, зная вас, Марат Русланович, это вряд ли.
Он облокачивается на стойку для выдачи одежды, и, пока старенькая гардеробщица ищет вещи Султанова, мы с ним продолжаем пререкаться.
— А вы, — оборачивается на Родиона, мою маму и Алёнку, которые уже успели одеться в другом конце холла, — как я смотрю, встречаетесь с настройщиком музыкальных инструментов? Видел его в нашей школе. Он работал с фортепиано в актовом зале.
— Ну да, и что? Нельзя?
— Ну почему же? Можно, конечно, — выражает очередную гадкую улыбку, забирая свой чёрный тренчкот и её коротенькую кожаную курточку, — просто зарплата маленькая.
Как будто гасну. Неприятно. Напоминает пощёчину. Но мы столько всего наговорили друг другу, что я стараюсь вообще не реагировать. Зависнув, расстраиваюсь, перевожу взгляд куда-то вдаль, подаю свой жетончик. Какой бы я ни была сильной, мне почему-то обидно. Как будто я выбрала недостойного человека и ничего хорошего меня не ждёт.
— Впрочем, это не моё дело. До свидания, Виолетта Валерьевна. Ещё раз поздравляю.
— Будьте здоровы, Марат Русланович. И не обляпайтесь вареником, — говорю не ему, а в пустоту рядом, но отчего-то уверена, что он меня слышит.
На следующий день я снова на работе. Спокойно стою у окна и поливаю свой любимый трёхцветный фикус Белиз: зелёный в центре, белый и розовый по краю. Я его обожаю, он неприхотлив, хотя требователен к свету. И так шикарно вырос за последний год, что я готова ухаживать за ним круглосуточно. Мне его подарил Родион. И почти каждый день я протираю ему листики тряпочкой.
— Виолетта Валерьевна, вас просил прийти к нему в кабинет Марат Русланович.
Услышав имя директора, нехотя оборачиваюсь. В дверях стоит наш любимый завуч Ульяна Сергеевна, теперь уже Ткаченко, улыбка озаряет её лицо. Она светится, как красное солнышко.
Мне очень нравится видеть её такой радостной и счастливой. Как и все женщины в положении, Ульяна непроизвольно поглаживает свой обтянутый серым трикотажным платьем животик. Он ещё совсем-совсем маленький, но фигура потихоньку меняется.
— Ещё не знаете, кто там? — наверное, лезу не в свое дело, но она такая милая, что я не могу не спросить.
Счастливую в браке женщину видно издалека.
