в том, что мы с Султановым, будучи в паре, для предупреждения беременности и защиты от венерических болезней всегда натягивали на его ваньку-встаньку чехол из тонкой резины. Именно поэтому директор так уверен, что детёнок у меня не от него. Ведь с ним я предохранялась, а с его другом Иваном, по его глубочайшему убеждению, по пьяни на девичнике — нет.
Но я-то ни с кем больше не спала и точно знаю, чья Алёна дочь. А доказывать что-то Султанову, унижаться и уговаривать шефа на тест ДНК я не собираюсь. Не я, а его родители виноваты, что он дурак и не лечится. Да и, честно говоря, я сама не понимаю, как так вышло. Видимо, где-то наши друзья из Юго-Восточной Азии схалтурили, и наш с ним чехол оказался с микротрещинами. Сперматозоид проскользнул, оплодотворил мою яйцеклетку, дальше история с Иваном… И Султанов лишился рассудка из-за ревности. А я себя тоже, извините, не на помойке нашла.
Не верит, так не верит. Мне-то что?
— Мама шутит, — ухмыляюсь, внимательно за ним наблюдая. — Не обращайте внимания, Марат Русланович. Пожар потушен, дети спасены. Вам нужно немедленно возвращаться в свой кабинет и продолжать этот нелёгкий труд — руководить всеми нами. А у меня некоторые ученики, сломленные вирусами, заболели и не пришли в школу. Поэтому мне надо убедиться, что к завтрашнему выступлению у нас не будет избытка или недостатка в вокальных партиях. Ну понимаете: сопрано, альт, тенор, бас… Не дай бог, окажется, что группа сопрано «перетянет» на себя всё произведение. Тогда мы не сможем выиграть для вас Гран-при.
Его лицо кривится от едва сдерживаемой ярости. Сразу заметно, что Султанов очень сильно ограничивает себя, чтобы не выругаться сквозь зубы. А ещё, слушая мой словесный понос, директор шныряет помутневшими от злости глазами по моей физиономии.
— Иногда мне кажется, что за весь этот трёп вам доплачивают, Виолетта Валерьевна.
Широко улыбаюсь.
— Это вряд ли. Подобная информация никак не может проскользнуть мимо вас. Вы у нас тут самый-самый главный. И если бы мне доплачивали…
Получив очередной убийственный взгляд, благоразумно замолкаю. Демонстративно застёгиваю молнию на своих густо намазанных прозрачным блеском губах.
— И не указывайте мне, что нужно делать. Тем более немедленно, — зачем-то смотрит на мой рот шеф.
Затем разворачивается и с видом павлина, знающего себе цену, уходит куда-то вправо, туда, где у нас завхоз и хозяйственные помещения.
Пожав плечами, пару секунд безразлично пялюсь на крепкую мужскую спину, затем иду в класс. Потолок уже починили, и я смогла вернуться в родное помещение. Там моя мама усадила Алёнку на стул и, взяв расческу, распутывает разлохматившиеся волосы, переплетая ей косички.
— Почему дядя такой злой, мама?
Совесть немного мучит. Всё же нехорошо, что он о ней не знает. Вернее, он не захотел о ней знать. Семь лет прошло, а я смотрю на дочь и до сих пор помню, какие боль и унижение пережила в тот день. Мне уже за тридцать. И я ни за что и никогда не надену фату и белое платье. И в жизни не подойду к ЗАГСу на расстояние ближе метра.
Но, несмотря на пережитый стресс, отчего-то не хочется выставлять Султанова в дурном свете перед дочерью.
— Дядя здесь самый главный, а у нас тут случился инцидент, и он разволновался.
— Ничего не поняла и хочу писать. — Спрыгивает со стула дочка и как есть — с наполовину распущенными косичками — выходит из класса.
— Аккуратнее там и смой за собой.
— Вся в отца, — вздыхает мать, оставшись стоять у стула, на котором только что сидела моя дочь.
В одной руке у неё резинка для волос, в другой — расческа.
— Упрямая и целеустремленная. Она, кстати, действительно похожа на Алевтину Павловну. Я давно заметила, но не хотела тебя расстраивать.
Сажусь за стол, навожу порядок, складываю стопочкой ноты.
— Неважно, на кого похожа наша Алёнка, важно, чтобы она была счастлива.
— Ты знаешь, как я к нему отношусь. И считаю, что этот осёл на двух копытах и мизинца твоего не стоит, но мне всё же кажется, что надо ему рассказать.
— Мама, у этого пня с глазами замечательное, можно сказать, элитное высшее образование, он вполне мог бы попросить меня сделать тест ДНК! Но он предпочитает…
— Он спросил, — осуждающе перебивает меня мать, — чей у тебя ребёнок, а ты с не терпящим возражений видом заявила, что ребёнок от Ивана. Хотя могла бы не утверждать так прямо. Так что вы оба хороши.
— Ай, мама, — махнув рукой, — столько воды утекло. Какая уже разница? К тому же Иван обворовал его, уехал за границу и фактически разрушил наши отношения, но Султанов всё равно верит ему, а не мне.
— Он очень сильно тебя любил, доченька. Такая сумасшедшая любовь никогда не доводит до добра. Она вызывает зависть. Ты была его слабостью, и Иван этим воспользовался, сделав Султанову больно, смастерив какие-то фотографии…
— Вот именно! Что там на тех фотографиях, мама? Кроме Султанова, их никто не видел. Всё! — ещё раз отмахнувшись. — Не хочу даже обсуждать это. Сейчас придет Алёнка, я угощу её шоколадкой, вы пойдёте на подготовку, а мне нужно изучить все аспекты завтрашнего музыкального произведения и тщательно спланировать работу над ним до начала репетиции, не надеясь разобраться во всём по ходу дела.
— Бу-бу-бу! — кривляет меня мама. — Гордые и упрямые. У обоих хоть кол на голове теши. Поэтому это всё с вами и случилось. В паре кто-то должен уступать. Пойду Алёну поищу.
Закатываю глаза под лоб. Ну их всех. Нужно поговорить с нашим концертмейстером, чтобы обсудить музыку и моё толкование произведения. И не думать об этом. Прожили как-то семь лет и дальше будем жить.
День нашего выступления. Ближе к четырём часам мы с ребятами на месте. Конкурс пройдет в Малом зале Консерватории.
На секунду выскакиваю в холл, где толпятся участники мероприятия, чтобы быстренько взглянуть на себя в зеркало и проверить, всё ли в порядке. Пару часов назад парикмахер с помощью красивого художественного плетения подняла вверх мои пшеничные волосы. Я переобулась в неудобные, но шикарные туфли-лодочки и облачилась в длинное прилегающего силуэта черное вечернее платье в пол с пикантно открытой спиной. Вроде бы хорошо. Можно готовиться к выступлению.
Перед началом исполнения я провожу небольшую распевку. Как руководитель хора, ещё раз убеждаюсь, что все мои дирижёрские жесты, приёмы тактирования, мимика и штрихи хорошо понятны ученикам. Ибо наше взаимопонимание достигнуто упорным и последовательным трудом на
