— Но откуда им это было известно? — спросила Эллин, поднявшись на ноги.
— От меня, — гневно произнес голос, — ты была моей жрицей, одной из лучших, и так бездарно распорядилась моим даром! Неужто ты думаешь, что я бы позволила тебе жить в счастливом неведенье? Нет, Эллин-Авилина! Эти мужчины были виноваты, но и на тебе лежит вина.
— Да, — тихо произнесла Эллин.
Ее взгляд упал на шкатулку, которую она бросила на полу.
— Что в шкатулке? — спросила она, поднимая шкатулку.
Девушка провела по крышке рукой. На месте замка была эмблема со знаком владыки, точь-в-точь, как на печати, что она нашла в плачущем дереве. Девушка подняла печать и приложила ее к эмблеме. Шкатулка с тихим звоном раскрылась. На обитом бархатом дне лежали два кольца. Большое — черное, с алыми вкраплениями, и маленькое — светлое с голубыми прожилками. Их обручальные кольца, с той далекой, прошлой жизни. Эллин судорожно выдохнула.
— Эти кольца хранят все его воспоминания, — произнесла богиня, — о вашей первой и последней встрече. Воспоминание о любви и воспоминание о ее смерти. В них запечатана большая сила и яркие эмоции. В ней запечатана вся сила проклятия.
— Изора хотела, чтобы я уничтожила ее. Уничтожила воспоминания. Таэрлин сказал, что я умру, если сделаю ее.
В зеркалах замерцали синие и желтые огни.
— Да, — смеясь, сказала богиня, — умрешь. Наслав проклятие, ты отдала всю силу и умерла. Не меньшая сила нужна, чтобы его снять. Жизнь за жизнь, Эллин, круг должен замкнуться. Уничтожишь шкатулку, все воспоминания — и проклятие падет. Но ты умрешь — такова цена. Или можешь оставить все как есть и вернуть шкатулку владыке. Открыть и показать, за что именно ты его прокляла. Открыть глаза на правду и на его мать. Он имеет право знать, кстати. Ты так не считаешь, жрица? Проклятие меняется, Авилина-Эллин. И владыка знает это. Оно истощает его, истощает охотника. Владыке надо все больше и больше брать, а сил все меньше. Близок тот час, когда они закончатся вовсе.
— И что же тогда? — прошептала девушка. В груди что-то замерло, и стало трудно дышать.
— Ты знаешь это. Владыка становится смертным. Он умрет.
Это оглушило Эллин, и она часто заморгала. Неведомая сила обрушила ее на пол. В оцепенении Эллин молчала.
— Умрет… — почти беззвучно повторила она.
— Да. — Раздался из всех зеркал голос, — но ведь этого ты и хотела, жрица. Владыка умрет. Мучения всех девушек закончатся. Кончится все.
Эллин с трудом поднялась на ноги. Сгребла предметы и кинула их в мешочек. Захлопнула шкатулку и стиснула ее. Руки дрожали.
— Так что мне делать? — крикнула она, озираясь.
— Тебе решать…
Голос богини эхом прокатился по галерее и потонул в пучине зеркал. Мерцающие огни погасли, все погрузилось в серый сумрак. Дверь, которая казалась так далека, появилась прямо перед девушкой — только руку протяни. Эллин толкнула ее и оказалась на прежнем месте. Неподалеку спал еловый лес, а перед ней плясал священный огонь на алтаре.
33
Эллин опустилась на землю. Она думала о Таэрлине, мысленно перебирая все то, что вспомнила, все то, что было между ними в этой жизни.
Он желал ей мучений, так сказала богиня, и все же отпустил. Он знал, что она сможет разрушить проклятие, и все же отнял шкатулку. Чтобы Эллин не умерла.
Владыка никогда не был хорошим человеком, но и чудовищем тоже. И все же именно ее проклятие сделало Таэрлина таким. И все же он не так жесток.
Теперь ей стала понятна и ее сильная ненависть, и его желание причинить ей боль. Пожалуй, это было взаимным.
Но откуда тогда взялась эта нежность, с которой он иногда ее целовал, гладил ее волосы, шептал ее имя?
Эллин взглянула на шкатулку. В ней таятся все воспоминания. В ней скрыта правда. Правда об измене, пусть и насланной чарами матери.
Если она уничтожит ее, то умрет. Снова.
«Что он почувствовал тогда? — подумала Эллин, — когда увидел, что я умерла? Было ли ему горько?»
Ее взгляд упал на мешочек с найденными предметами, и она вспомнила про плачущее древо. Да, поняла Эллин, владыке было горько. Очень горько. Потому он и запечатал свою боль, свои слезы в коре, оставив себе лишь жестокость и гнев. Это были слезы и скорбь по ней, прошлой. По женщине, которую он любил, и которая его ужасно прокляла, умерев.
Он ненавидел ее за это. И знал, что она сможет уничтожить проклятие и умереть. И все же отнял шкатулку, зная, что скоро сгинет сам. От мысли, что Таэрлина не станет, у Эллин все застыло внутри, словно по жилам растеклась морозная вода. Да, он умрет, думала она, и все кончится. Те, кто остались в его садах, станут свободными. Но что же с теми девушками, что уже исчезли? Ведь в этом есть и ее вина.
Что выбрать: смерть его или свою? Он натворил ужасных дел, но причиной стала она. Вина лежит на обоих. И на Изоре, подсказал ей внутренний голос.
Эллин закусила губу, чтобы не расплакаться. Да, богиня Азуйра права: прежде она должны была разобраться, выяснить, где истина, а не проклинать, так сурово и жестоко. Каждый должен заплатить свою цену. И Эллин заплатит свою.
Все равно она всегда чувствовала себя в этой жизни потерянной, чужой.
Девушка
