его лодыжек опустились.
— Может, я не хочу больше делать то, что мне сказали, — прошептал он, голос разносился с ветром.
— Я хочу, чтобы мы могли выбирать, но мы знаем, что этого нет. Жизнь олимпийца означает решения, которые удовлетворят нужды других, — даже если они хотели покинуть эту жизнь, они не могли. Такой была жестокость жизни бессмертных.
Вечная жизнь, посвященная всем, кроме себя.
Она пошла по полям, касаясь верхушек колосьев пальцами. Они немного притупили боль в ее душе, хотя все еще казалось, что происходило что-то неправильное. Она оставила часть себя в Царстве мертвых.
Рождение Мелинои сделало ее женщиной. Матерью. Еще одна стадия жизни, где ей нужно было оказаться вдали от матери, чтобы стать такой. И ее мать, богиня урожая, говорящая за всех матерей, не позволила бы ей этого.
Потому что ей нужно было выглядеть как богине-деве.
Она прошла в храм, где уже ждала Деметра. Ее мать стояла, вытянув руки, играла, хотя их никто не видел.
— Дочь моя! Как я скучала!
Персефона обняла мать, потому что скучала по ней. Какой бы сложной ни была Деметра, Персефона все еще хотела, чтобы она была рядом при родах. Она хотела, чтобы мама держала ее за руку, давала ответы. Деметра рожала. Она знала этот этап жизни женщины, но не пошла в Царство мертвых.
— Здравствуй, мама, — сказала она.
— Думаю, ты в порядке?
— Я исцелилась, если ты об этом, — она отклонилась, широко раскинула руки, чтобы Деметра осмотрела ее. — Сила богини. Будто родов и не было.
— Хорошо, — Деметра пристально разглядывала ее. — Лучше смертным не знать о ребенке. Им нужно, чтобы ты оставалась богиней-девственницей.
— Ребенок? — она нахмурилась, старалась дать маме шанс. — Ты про свою внучку?
Деметра отмахнулась.
— Да, внучка. Я слышала. Гермес помог, рассказал, что ты устроила. Ты была занята, милая.
Как ее мать могла не думать о внучке? О девочке, рожденной в их семье?
— Ты даже не хочешь встретиться с ней? — спросила она. Да, Мелиноя не была похожа на Деметру, и она была ребенком Подземного мира, но это не означало, что она не заслуживала любви. Деметра была ее бабушкой!
Деметра вздохнула.
— Милая, в этом мире редкое требует перемен. Я не знаю, почему ты думала, что будет умнее взять ребенка в этот мир, но говорю честно, я бы так не поступила. Уверена, она очаровательна, но тут у нас работа. У тебя работа. И мне нужно, чтобы ты сосредоточилась, пока ты в мире смертных со мной.
И все.
Персефона не могла с ней спорить. У нее было тут много работы, и она должна была ее выполнять. Смертные нуждались в ней, чтобы Деметра дала им хороший урожай. Персефона была сильной, но не могла сделать так, чтобы земля их радовала урожаем. Это была роль Деметры, а Персефона могла играть только свою роль.
Она так и делала.
Персефона слушалась мать. Была доброй со смертными. Ходила на их фестивали, танцевала с ними, когда они этого хотели. Она шептала слова поддержки новым матерям, услышавшим, что она родила. И когда они хотели видеть магию, она хорошо ее показывала.
Полгода труда. Полгода лжи матери, что все было хорошо. Что она не плакала по ночам.
Нимфы видели, что она изменилась. Знали, что что-то было не так, хотели помочь. Яркий свет чудесной богини потускнел. Становился темнее и опаснее с каждым днем. Царство мертвых смотрело из глаз их любимой Персефоны. И они боялись.
Она не перечила, пусть боятся. Она долго копила силу в груди. Убеждала людей поклоняться ей, даже группу, похожую на культ ее матери и ее, хотя Персефона была сильнее из них двоих.
Чтобы развлечься, она шептала дикие истории в их уши. Как она боялась Царства мертвых. Как она судила души и наказывала их, когда требовалось. Она построила себе имя на ужасе и жестокости.
Деметре не нравилось то, что она делала. И от упреков Персефона спряталась бы в юности.
Теперь Персефона считала, что поступала правильно, раз Деметра злилась.
Эти полгода тянулись еще хуже. Да, урожай был чудесным. Люди поклонялись ей и ее матери сильнее обычного. Но она устала.
Персефона ужасно устала.
И, когда пора было уходить, Деметра позвала дочь к себе и крепко обняла.
— Мне так понравились эти месяцы, дорогая.
— И мне, — но слова казались ложью.
Она ощущала вину за это. У нее была только мама. Только Деметра была семьей в этом мире, и она должна была дать ей больше времени. Больше любви.
А потом она вспомнила, что олимпийцы не были матерями, что у нее и Аида была единственная правильная семья. Деметра не была поддерживающей матерью, хотя любила, когда смертные считали ее такой.
Деметра не переживала, была ли тут Персефона. Ей важно было, чтобы люди думали, что Персефона была тут.
Она отодвинулась от рук матери, вздохнула и расслабилась впервые за долгое время.
— Я готова отправляться домой, Гермес.
Он подхватил ее, и они вместе отыскали ближайший портал в ее дом.
ГЛАВА 45
Ее ноги опустились на землю Царства мертвых, и она побежала от Гермеса. Хоть стоило попрощаться, времени не было. Ее ребенок точно вырос. Ее муж был далеко от нее, и ей нужно было снова ощутить его губы на своих.
Персефона скучала по этому месту всей душой. Хоть ей снился Подземный мир, это нельзя было сравнить с ощущением черного песка под ногами или туманного воздуха на щеках.
Ее ноги стучали по берегу, пока она не добралась до замка. Ворвавшись в двери, она устремилась к его кабинету. Он не будет в спальне в это время дня. И Цербер не успел встретить ее и сообщить мужу, что королева вернулась.
Она хотела удивить его. Она хотела, чтобы он видел, как она вернулась к нему раньше, чем узнали другие.
