Ханне. Какая она? Чего можно ждать?
— Хм-м… Чего от неё ждать — по-моему, не сможет сказать даже отец. Хитрости, расчетливости и изворотливости — у неё в избытке. А ещё она очень красива. Без дураков. — Найда закусила губу, — И она отлично знает о своих данных и возможностях. Потому что не сачковала, позёвывая, в те редкие моменты, когда папочка под настроение делился «секретами мастерства». А слушала внимательно. И — главное! — практиковалась. Много.
— Похоже, и правда — метила в главные наследницы.
— Это уж точно.
— Но ведь папочка ваш, насколько я видел — в полном порядке. Тем более, и женщин ему подавай… Он же не собирается вскорости — того?..
— Вот уж нет. Он и правда — в самом, как говорится, соку. И может жить, по-моему, столько, сколько захочет — есть у него какой-то эликсир… Только уж очень он вредный. И скучает в те моменты, когда никто из его девочек никого не… ну, ты понял.
— Понять-то я понял… Но неужели он всех этих девушек так и провоцировал — на разборки друг с другом?! Сам?! Ведь дочери же! Да ещё и от любимой жены!
— Конан. У тебя есть дети?
— Не знаю. — вопрос поставил киммерийца в тупик, — Может, и есть где. Но я про них ничего не знаю. Я стараюсь, пока на вольных хлебах — не обзаводиться ни семьёй, ни собственностью, которую нельзя было бы засунуть вон в ту суму!
— Э-э, тогда тебе не понять. У нас в семье всё заведено было почти как в гареме. То есть — все подсиживают всех, заключают временные союзы, чтоб тут же предать союзниц, сплетничают за спинами, клевещут, интригуют. Если представится возможность — так и убивают! Особенно тех, то постарше и поопасней. Ну, я уж говорила. Суть не в этом. А в том, что папочка, как мне кажется, не столько уже наслаждался всем этим, как явно было в начале, а, скорее, тяготился. Понасмотрелся, приелось. Да и стал он каким-то… циничным и злобным! А после того, как умерла мать этих дочурок, так и вовсе к ним остыл. Охладел. Да они и сами, если честно, всё сделали, чтоб вызвать к себе брезгливость, презрение и отвращение. И всё, что они говорили ему о своей безграничной любви к нему — ложь. Расчетливая и наглая. А он всё это прекрасно понимал… Хоть и виду не показывал.
Похоже, нет и не может быть в нашей семейке — этой самой… Настоящей любви!
— Не бери в голову, Найда. — Конан пожал плечами, поскольку видел, что девушка и сама расстроилась, пока рассказывала ему про своих, — Так обстоят дела не только у вас в семейке. На самом деле грызутся, почище, чем заклятые враги, почти все родственнички и придворные в семьях и свите власть имущих! Похоже, одна только возможность обладать этой сверкающей и притягательной игрушкой — властью над людьми! — попросту сводит многих с ума! И они готовы ради того, чтоб сесть на трон — и убивать, и предавать, и идти по головам своих же родных и близких! Не говоря уже о чужих…
— А ты-то откуда это знаешь?
— Ха! — Конан невесело усмехнулся, — Сталкивался. И не упомню уж, сколько раз. Может, именно поэтому я и не стремлюсь пока устроить себе…
Собственное королевство.
А, как ты уже поняла, мог бы. Давным-давно. Не говоря уж про то, чтоб выгодно жениться — хоть на принцессе, хоть на королевне: их, кандидаток, и пересчитывать смысла нет!
— Конан. Самомнение.
— А что с ним?
— Опять раздувается, как тесто на дрожжах!
— Да, точно. Ладно, умолкаю, и веду себя скромней. Хотя то, что я спас не одну принцессу и даже вернул на трон некую свергнутую как раз родственничками королеву — чистая правда. Но сказать я хотел только то, что взаимоотношения в вашей семейке меня не слишком шокируют или удивляют. В-принципе, они действительно мало отличаются от таковых в типичном шемитском гареме. Только там — общий муж. А у вас — отец. Но суть та же.
— Не могу судить. Никогда в шемитском гареме не была (И хвала Митре!). Ну а сейчас мы — что будем делать?
— Что, что… Доедим, соберёмся, и дальше пойдём.
— А спать?
— В следующем селении. Там, насколько помню, есть постоялый двор.
До постоялого двора они дошли уже в сумерках.
Шли они весь день, несмотря на стенания и ворчание Найды, сбившей себе с непривычки ступни в своих тоненьких кожаных туфельках-тапочках. Конан к сетованиям оставался равнодушен, торопясь поскорее выбраться из негостеприимной чащобы к благам цивилизации.
И первое, чего он попросил в первом же доме небольшой деревни, стоявшем несколько на отшибе, было новое (Или хотя бы не сильно старое!) платье для своей подопечной.
Пожилая и согбенная годами и заботами женщина, за подол которой держалось три с подозрением глядевших на северного гиганта и его спутницу, внучки и ещё один младенец имелся у хозяйки на руках, на просьбу Конан посмотрела на глупого варвара так мрачно, что тому пришлось продемонстрировать «поощрительный стимул» — а именно, ещё один золотой. Взор женщины сразу просветлел, и в нём появилась целеустремлённость и азарт. Она резко отступила в дом.
После чего дверь в избушку захлопнулась, очевидно, чтоб не позволить многочисленному потомству разбежаться по вечерним улицам, и внутри начались странные шумы.
Конан, развернувшийся спиной к двери, и оглядывавший нарочито небрежным взором лес, из которого они вышли, говорил вполголоса, как бы самому себе, комментируя грохот и визги:
— Вот сейчас она кладёт младенца в колыбель. Заставляет старшую внучку качать его там. Орёт на остальных — чтоб отошли и не мешали. Подбирает с пола и возвращает на место крышку от печи, которую кто-то из детей уронил. Так. Ага. Загоняет всех на печь, чтоб не болтались под ногами. А-а, теперь открывает крышку огромного сундука.
А теперь ничего не слышно. Поскольку женщина, похоже, перебирает имеющиеся там вещи. Доставшиеся ей и её детям и внукам от поколений и поколений предков. Да что я тебе объясняю — как будто ты сама так же не жила!
— Жила. — Найда помрачнела, — Жила. И сейчас, если честно, боюсь представить, что придётся снова так жить. Словно скучный серый сон. Тусклый и унылый.
— Ну, знаешь, всё-таки, жить, хоть и «так», куда лучше, чем умереть от руки какой-нибудь «любящей» сестры!
— Оно, конечно, верно… Да только сейчас, когда там осталась одна Ханна, это могло бы быть куда проще. И безопасней. Ведь одну дочь контролировать легче, чем восемь!
Ответить Конан
