сказал, – глухо проговорил Ричард.
Я спрятала лицо в ладони, не в силах на него посмотреть.
– Прости. Прости, я не должна была спрашивать…
– Думаю, он просто хотел вывести меня из себя перед поединком, – ровным голосом произнес Ричард. – Надеялся, гнев заставит ошибиться. Только просчитался.
Я подняла взгляд.
– Первые месяцы я жил ненавистью. Только она заставляла меня открывать глаза утром, подниматься, идти дальше. – Он провел пальцами по шраму, и я поразилась, насколько привычным и заученным выглядел этот жест. Пальцы снова скользнули по рубцу. – Потом появились люди. Смыслы. То, ради чего стоило жить. Но когда Беорн так сказал – я упал в ненависть, как… в материнские объятья.
Я не могла оторвать взгляд от его лица. Это был не Рик, которого я знала когда-то, и даже не магистр, которого я успела узнать, передо мной стояло живое воплощение ярости и мести.
Точно завороженная, я шагнула ближе, тоже коснулась шрама.
– Это оставил он?
– Это оставили его люди в нашем замке. – Ричард перехватил мою руку, отвел бережно, но непреклонно. Лицо его стало непроницаемым.
– Пойду дров нарублю. Из сундука можешь брать все, что хочешь.
Он сунулся в сундук, достал из него топор и исчез за дверью. Я зябко поежилась, огляделась и обнаружила у камина аккуратно сложенную стопку дров. Выскочила в дверь, но Ричарда уже не было видно.
Зачем я заставила его вспоминать?
Я тряхнула головой, отгоняя сожаление. Слово не воробей, остается только извиниться, когда он вернется. Но раз уж есть дрова, стоило протопить дом, сейчас тут сырой нежилой дух.
Где огонь, там и еда. У меня в сумке было несколько полос вяленого мяса и сухари, но, может, и здесь что найдется? Я полезла в сундук. Внутри он оказался разделен двумя перегородками. В одной части – посуда, в другой – мешочки, заполненные крупами, и крынки. Я сунулась в одну – мед. Старый и засахаренный, но запах оставался нормальным. В еще одном мешочке нашлись травы для чая. Да просто королевский пир!
В третьем отделении сундука обнаружился тонкий стеганый тюфяк и два одеяла, видимо, одно постелить, вторым укрыться. Да уж, лорд Бенедикт умел довольствоваться малым.
Я поставила вариться кашу с солониной, наколдовав воды. Вода заставила меня вспомнить еще кое о чем. Выйдя во двор, я расседлала и напоила лошадей – вода в колодце оказалась прозрачной и чистой. Вернулась в дом. Из-за забора слышались удары топора, значит, с Ричардом все в порядке. Магией вскипятила воду во втором котелке, заварив чай, от души бухнула туда меда. Когда-то Рик был сластеной.
Тем временем сварилась каша, я сняла ее с огня, укутав одеялом. Стало жарко, и я скинула подкольчужник, оставшись в одной рубахе. Ричард все не появлялся. Кажется, мне стоило бы придержать язык. Я заколебалась – найти его и извиниться, привести в дом, или дать побыть наедине с собой?
Так ничего толком и не решив, я толкнула дверь и остолбенела. Рядом с колодцем, спиной ко мне, стоял совершенно обнаженный Ричард. Надо было зажмуриться и тихо прикрыть дверь, но я, застыв точно статуя, не могла оторвать от него глаз, кажется, даже моргать забыла. В лунном свете его кожа выглядела серебряной, и невозможно было не смотреть, как под этим серебром переливаются мышцы, невозможно было отвести взгляда от широких плеч, узкой талии, крепких бедер. Меня бросило в жар, сердце заколотилось в горле, а низ живота налился незнакомой тяжестью.
Ричард опрокинул на себя ведро с водой. Плеск привел меня в чувство. Я юркнула в дом. Прислонилась к стене – почему-то подгибались колени.
И только тут до меня по-настоящему дошло, что лежанка в доме одна.
Снова заколотилось сердце и загорелись щеки. Да что со мной? Постель – это просто постель. В ней спят. Спят, а не… точнее, не только…
Я выругалась – не помогло. Перед глазами само собой возникло сильное обнаженное тело, залитое лунным светом, струи воды, стекающие по ложбинке позвоночника. Какой же он красивый, аж дыхание перехватывает!
Я нервно хихикнула – кажется, бессонная ночь мне обеспечена. Вот ведь угораздило!
Дверь распахнулась, впуская Ричарда. Мокрые волосы прилипли к шее, капли воды, впитываясь в рубаху, приклеивали ткань к коже, очерчивая тело. Да что ж это такое!
– Пахнет вкусно. – Он бросил на пол охапку лапника и обернулся ко мне.
– Всего лишь рис с солониной. И чай с медом, как ты любишь. – О чудо, голос послушался, мне казалось, и слова выдавить не смогу.
– Ты помнишь? – он улыбнулся, и я, сама не понимая почему, расплылась ответной улыбкой.
– Помню.
Я заставила себя отвести взгляд. В глаза бросился лапник на полу.
– А это зачем?
– Мне. Спать.
Да, так будет правильно. Чем дальше мы окажемся друг от друга, тем лучше. А к утру наваждение пройдет.
Но вместо того, чтобы кивнуть и позвать его за стол, я возмутилась:
– Не будешь же ты спать на полу!
– Я две недели спал на камнях, – широко улыбнулся Ричард. – Так что это просто королевское ложе.
И снова надо было соглашаться и менять тему, и снова я, непонятно зачем, заупрямилась:
– На этой кровати хватит места двоим.
С его лица сползла улыбка. Ричард шагнул ко мне, пристально глядя в глаза.
– Я не герой баллады, Роза, – хрипло произнес он.
– То есть? – выдохнула я, облизнув внезапно пересохшие губы.
– Не герой баллады, чтобы класть меч между собой и любимой женщиной.
– Что? – выдохнула я.
Он отвернулся, замер, стиснув кулаки и запрокинув голову, напряженный, как струна. Совершенно растерявшись, я коснулась его лопатки – по кончикам пальцев словно проскочила молния. Захотелось обнять, прижаться щекой к его спине, почувствовать всем телом упругие мышцы – те, что я так беззастенчиво разглядывала. Я отдернула руку.
Ричард резко развернулся, шагнул мне навстречу, так что между нами осталась едва ли ладонь.
– Я люблю тебя. – Его рука поднялась и замерла так близко от моей щеки, что я чувствовала тепло пальцев, но все же не касаясь, точно прикосновение могло обжечь нас обоих. – Такую хрупкую и такую сильную. Такую красивую.
Его дыхание щекотало лицо, а от незнакомых хрипловатых ноток в его голосе по шее вниз побежали мурашки.
– Люблю, всем сердцем. И желаю, как никого и никогда…
Он осекся на полуслове, отступил на шаг, пряча руки за спину. Вздохнул, натягивая на лицо бесстрастную маску, улыбнулся углом рта.
– Не играй с огнем.
Шальная, безумная радость вспыхнула в груди. Радость и еще какое-то новое, незнакомое чувство. Быть с ним, быть его без остатка,
