волосами, как я и думала.
Рен медленно выдохнула. Мы сделали это. Мы наконец-то его нашли.
– Но это не все, – осторожно добавила я. – Там еще пять человек. – Я посмотрела на Синове, прижала ее плечи к стене, пытаясь сдержать ее реакцию. – И один из них – Бахр.
Синове покачала головой.
– Он мертв. Погиб в битве. Он…
– Нет, – возразила я.
Ее рот открылся, но я успела закрыть его ладонью прежде, чем она закричала. Приглушенные звуки просочились между моих пальцев. Рен помогла мне ее удержать, и все, что смогло вырваться наружу, – это поток слез.
– Мы схватим его, – прошептала я, – как и остальных.
Она яростно застонала.
– Он заплатит, – пообещала Рен. – Он предстанет перед правосудием, как того хотела королева.
Чивдар, убивший родителей Рен, погиб в бою, но ее губы дрожали, а глаза наполнились слезами, потому что она знала боль Синове как собственную.
Мы застыли в напряженных объятиях, сдерживаясь и держась друг за друга. В комнате слышался лишь один звук – тяжелое дыхание Синове. Наконец ее плечи обмякли. Дыхание успокоилось, и она кивнула, смирившись со своей клятвой и долгом.
Вечер наступал быстро, и мы вернулись в дом с неясным планом. Мои руки стали солеными от слез Синове. Мы уже подошли к двери, когда я услышала, как спустили собак.
Ноги болели, пока я поднималась по ступеням к комнате, словно из них выжали всю силу. У меня и так болела рана, а мучения Синове еще больше усугубили мои страдания.
Я боялась ужина. Боялась увидеть Джейса. Как смогу притворяться, что ничего не знаю?
Как он мог скрывать? Зачем охранять двери ядовитыми собаками, если те никуда не ведут? Неужели приглашение королевы было ловушкой? Садовник, который на самом деле сбежавший убийца? Оружие, чтобы властвовать над королевствами?
Его маленький анклав оказался темным логовом дракона.
Мои мысли насмехались надо мной. «Дело в том, что клеймо – это ложь, выдуманная история, в которую отчаянно хотят верить. Это фантазия, нуждающаяся в постоянной подкормке».
Но на этот раз я стала той рыбой, которая бороздит поверхность воды, преследуя крошку за крошкой, проглатывая каждую целиком.
Я оказалась обманута в собственной игре.
А Джейс мастерски обвел меня вокруг пальца.
Глава сорок четвертая. Кази
– Где ты была, Кази?
Вздрогнув от неожиданности, я повернулась в сторону голоса.
Джейс сидел в кресле в углу моей комнаты. В темноте.
– Я здесь. – Он протянул руку, повернул колесико на прикроватном фонаре, чтобы я могла видеть его. Остальная часть помещения оставалась в тени.
Его лицо и голос были пугающе лишены выражения.
– Ты не ответила. Я ждал довольно долго. Где ты была?
«Тебе придется с ним помириться».
«Извинись».
«Жонглируй, Кази. Жонглируй, как ты всегда это делаешь».
– Не твое дело, – отчеканила я. – Убирайся.
На жонглирование у меня не осталось сил. Не сейчас. Не для него.
Его лицо не дрогнуло. Он лишь приподнял подбородок. Холодно. Отстраненно.
Потом встал.
– Кажется, я понял проблему. Я не обращался к тебе должным образом. Прошу прощения. Мне следовало называть тебя Десяткой.
Расправив плечи, Джейс сделал шаг ближе. Он знал. Сердце в моей груди сжалось.
– Я…
– Не надо, – предупредил он. Его взгляд стал острым как бритва, и холодная маска исчезла. – Даже не пытайся отрицать. Теперь все очевидно: ключи в ладони, мое кольцо, девушка в поселке, назвавшая тебя Десяткой. И ты ее заткнула. – Его ноздри раздувались. – Какая ирония, не правда ли? Все это самодовольное негодование, которое ты обрушила на меня, когда мы находились в пустыне… Ты называла меня вором. Мне стоит смеяться?
Джейс напрягся, чтобы сдержать ярость, но даже в тусклом свете я видела, как покраснели его виски.
– А сегодня? – Он погладил синяк на челюсти, куда я его ударила. – На глазах у всех ты кричала и прочитала мне мораль о превизианцах, хотя сама их не лучше! Поэтому ты так ненавидишь их? Они напоминают тебе саму себя?
Мои руки дрожали. Я сглотнула, пытаясь сохранить самообладание.
– Убирайся из моей комнаты, Джейс. Иначе я за себя не ручаюсь.
Он шагнул ближе.
– Я жду ответа, черт возьми!
– Ждешь? Или требуешь? А, патри? – съязвила я. – Потому что ты получаешь все, что захочешь! Ты берешь все, что хочешь! Делаешь все, что хочешь!
Его глаза сверкнули, изучая, оценивая, пылая. Синяк на лице окрасился в сердитый фиолетовый цвет.
– Я не уйду, – прорычал он. – Не уйду, пока не получу ответ.
Мои ногти впились в ладони.
Он не моргал. Я знала, что он станет ждать до утра, подпитывая свою самоуверенность. Моя ярость внезапно достигла предела: швы расходились, рвались, лопались. Все рвалось наружу.
– Ладно, Джейс! – закричала я. – Вот твой ответ! Да, я крала! Но не смей называть меня обычной воровкой!
Я скрестила руки.
– Посмотри на мои пальцы, Джейс! Посмотри на каждый, потому что я не лишилась ни одного! Вот откуда взялось мое прозвище! И я горжусь им! В Венде, еще до прихода королевы, Комизар наказывал за воровство отрезанием кончика пальца – даже если ты был ребенком! Даже если ты украл всего лишь кусок хлеба!
Я оказалась на улице в шесть лет. Совершенно одна. Никого не волновало, буду я жить или умру. Ты можешь себе представить, Джейс? Я росла не так, как ты. – Я слышала, как мой голос нарастал, становился горячим, ядовитым, неуправляемым. Я не ходила, не двигалась. Я стала камнем, прикованным к полу. – Я воровала, чтобы выжить! У меня не было семьи. Не было обеденного стола, за которым можно сидеть и передавать красивые блюда. Ни ковров под ногами, ни люстр над головой. Ни слуги, который приносил бы еду. Никаких вечеринок в саду. Каждый гнилой кусок мне приходилось добывать. У меня не было плащей, сшитых портными. Я носила лохмотья на лохмотьях, чтобы не замерзнуть зимой. Я жила в лачуге, выдолбленной из руин. Никакого тепла! Никаких горячих ванн! Ни мыла! Если я и мылась, то только в ледяной воде в общественных умывальниках. Иногда я отрезала себе волосы ножом, потому что они были настолько заражены паразитами, что я не чувствовала собственной кожи!
Я подошла к книжной полке, смахнула охапку книг на пол.
– И у меня не было ни учителей, ни книг, ни карандашей, ни бумаги! Для меня все это не имело смысла, потому что оно несъедобно! Вся моя жизнь крутилась вокруг еды и способов ее добычи. Я каждый день жила на грани смерти, пока не научилась хорошо воровать. И за это я не стану извиняться!
Его лицо изменилось. Жесткость
