– Возьми это.
– Что… Что это?
В пальцах Дрейка был зажат белый матовый прямоугольник – тонкая, похожая на аккумулятор для телефона пластина.
Она спешно и неуклюже поднялась с коленей – грязная, заплаканная, жалкая, все еще шатающаяся от страха. Ей нужно что-то взять? Зачем?
Дрейк смотрел прямо в глаза, на его лице не было никаких эмоций.
– Передашь это другому мне. Там. Чтобы я исправил ошибку в Порталах.
«Он… – ее мысли путались, – он пришел не забрать ее, он пришел передать самому себе послание? Так я иду… домой? Он отпускает меня?»
– Домой? Я могу идти домой? – она протянула руку и, не касаясь пальцев Начальника, взяла прямоугольник, всхлипнула. – И вы…
Хотела сказать «не помешаете мне?» – но Дрейк вдруг начал растворяться в воздухе. Таять прямо на глазах, мерцать, меркнуть.
– Дрейк? Это всё? Просто передать?
– За тобой идет Мак, – послышалось уже не от человека – от мутноватого облака. – Но он не успеет.
И Творец Уровней исчез.
Несколько секунд ошарашенная и почти сломленная шквалом недавних переживаний Лайза смотрела на то место, где он только что стоял, затем резко развернулась и потянула на себя дверь.
Ей пора, совсем пора – нет времени ждать.
Уже в будке, сидя на стуле, она долго смотрела на темный экран. Единственная лампочка под потолком, белые в разводах стены – их давно не красили, – мокрый от ее кроссовок пол, брошенный под ноги дождевик. Здесь никто не предлагал ей посмотреть фото городов, не расписывал их достоинств, не пытался познакомить с инфраструктурой.
Рабочий Портал, системный. Не для простых смертных – для представителей Комиссии.
– Принять команду, – произнесла хрипло.
Экран ожил, засветился.
– Принять команду, – повторил электронный голос, на этот раз мужской. – Система загружена и готова к использованию.
Пальцы дрожали, и словно дрожало все внутри.
– Конечная точка – временной отрезок: год двести семнадцать, месяц: июль; число: двадцать седьмое.
– Двадцать седьмое к исполнению принято.
«Какой сговорчивый, когда знаешь, что говорить». Лайза улыбнулась одними губами, но при этом осталась серьезной и предельно напряженной. Ей придется очень многое настроить – назвать, задать, совместить, – и ничего, абсолютно ничего нельзя упустить.
– Координаты десяти контрольных точек.
На экране высветилось: «Х01-Х10».
Все точно так, как говорил информатор.
– Точка первая. Временной отрезок С1-СА, город: Нордейл, улица: Карлетон-Драйв…
И она принялась диктовать.
Восемь длинных, восемь бесконечных минут жизни Лайза называла вызубренные наизусть команды: отрезок такой-то, город такой-то, событие такое-то. Она выстраивала не только конечную точку назначения, но и все то, что предшествовало двадцать седьмому июля двести семнадцатого года, – она кропотливо и тщательно писала заново собственную историю. Их с Маком историю. Ставила отметки на карте прошлого, смещала искривленную версию событий, восстанавливала хронологию и шаг за шагом, слово за словом, диктовала ее Порталу.
«Риски велики», – говорил Дрейк.
Да они были не просто велики – они были колоссальны. Там, в Нордейле, ступив в такую же будку, она могла попасть куда угодно, не просто в прошлое или будущее, – она могла выпасть из мира Уровней без памяти о прошлой жизни.
Риски…
Раньше было холодно, теперь стало жарко. Потела спина, потели ладони, скользила в пальцах белая, похожая на телефонный аккумулятор пластина.
– Десятая точка вписана во временну́ю кривую, – сообщил голос.
– Принять.
– Точка принята.
Они общались о чем-то страшном – она и эта будка, – о чем-то столь глобальном, что от напряжения сводило разум. Одна ошибка, одна ошибка – и всё…
– Дополнительная команда: сохранить при переходе зажатые в руках предметы.
– Сохранить. Принято.
– Запустить. Кривую. В исполнение.
Приказала и словно бы заиндевела изнутри.
Всё. Она сделала всё что смогла. Всё, что помнила, всё, что умела.
В одной ладони – белый прямоугольник-послание, в другой – брошка Мака, его прощальный подарок. Пусть останется как память там, куда она выйдет.
Где бы она ни вышла.
Тихо, но ощутимо загудели стены; бледная как лист бумаги Лайза закрыла глаза.
Наверное, она казалась им – потонувшим в теплом свете солнечного дня жителям Нордейла – не просто странной – сумасшедшей. Когда застыла посреди дороги, осматривая свой белый брючный костюм, ощупывая его, когда дрожащими руками крепила к лацкану пиджака сапфировую брошку. Когда подходила то к одному, то к другому человеку и спрашивала о том, какой сегодня день. А год? Год какой?
Они шарахались от этой темноволосой девчонки с опухшим от слез лицом, как от прокаженной, спешили обойти по широкому радиусу, не единожды оборачивались вслед, качали головами.
Она, наверное, казалась им странной, когда, застыв на краю тротуара, лихорадочно вглядывалась в экран нового (старого?) белого телефона – пересматривала сохраненные в альбоме фотографии, плакала и улыбалась. Всё прокручивала их, скользя по экрану взад-вперед пальцем, вглядывалась в изображения, каждое из которых теперь являлось незыблемым монументом – доказательством вновь изменившегося прошлого.
Свихнувшейся она, наверное, казалась и водителю такси, который трижды спросил, все ли в порядке и не стоит ли доставить пассажирку в больницу. Но та не слышала его – всё перебирала и перебирала лежащие в белой сумочке вещи: то рассматривала ключи от дома, то кошелек, то почтовые конверты, то кредитки, то белый лист с подписью и печатью внизу – ему показалось, какой-то контракт.
Ей точно не надо в больницу? Нет? Ну, ей виднее.
А Лайза смотрела в окно.
Она вернулась. В то же самое время или нет, но вернулась и все никак не могла в это поверить. А вдруг это сказка? Вдруг она сейчас проснется и обнаружит себя лежащей на кровати в Реакторе, куда ее доставил Дрейк, опутанной проводами и датчиками?
Мысль не казалась ей дикой – она казалась даже более правдоподобной, чем реальность, – а потому, не желая разрушать такую хрупкую, но такую драгоценную иллюзию, Лайза гнала мысль прочь. Нет-нет, всё правда… Она всем сердцем хотела в это верить.
Здесь все сказочное, все: ее одежда, вещи в сумочке, туфли на ногах.
Не менее волшебными казались ей и ворота особняка, которые неторопливо раздвинулись, стоило набрать код.
В свой прежний и до боли знакомый дом Лайза вошла, шатаясь от усталости. Осматривать комнаты не стала – тот в них дизайн или нет, – поднялась в спальню, сняла одежду, аккуратно повесила ее на стул, задернула шторы и забралась в пахнущую Маком постель.