показалось, ты и правда подтащил ко мне Полуликого, – тихонько произнес он, – да ты хулиган!
Кресло снова приняло форму шара и начало ездить неуверенными кругами. Это до того напоминало ребенка, который, опустив голову, виновато ковыряет землю пальцем босой ноги, что Питер чуть не расхохотался.
– У вас живая мебель и вы даете ей имена. Почему я не удивлен? А как зовут второго?
После Борегара он был готов ко всему, но Инза махнула рукой.
– Милли.
Кресло под ней двинулось вправо-влево, словно раскланиваясь. Питер чуть тоже не поклонился, но вовремя задержал движение и сделал вид, что отряхивает штаны. Окинул взглядом зал.
– А… Полуликий спит?
Глаза Инзы остро блеснули.
– Да, у меня залег. Садись, поболтаем – да ты и есть хочешь, наверное?
То, что происходило в Наблюдательной Башне 153 на протяжении последующих двух недель, нельзя было назвать иначе как сумасшедшим домом.
Хотя подобных домов в мире давно уже не осталось – с помощью настройщика можно было скорректировать почти все физические и психические нарушения, а большинство из них вылавливалось и исправлялось уже на стадии генного проектирования потомства. Для сегов, второй касты после эр-ланов, оно было обязательным и бесплатным, а вот швали подобных привилегий уже не имели. Поэтому всех обитателей Трущоб стерилизовали, дабы избежать бесконтрольного размножения.
Но численность низшей касты упорно не уменьшалась – настройщик не всегда срабатывал, да и постоянно кто-то «скатывался» и оказывался в Трущобах, не выдержав бешеного ритма жизни в Омороне.
– Ты все время говоришь про Оморон, как будто он один, – удивился как-то Питер, – а другие города?
Он проводил с Инзой очередную смену, пока Полуликий отсыпался.
– А он и есть один, – пояснила Инза и вызвала на своем экране изображение, – занимает большую часть континента, как видишь. Раньше городов и государств было много, но потом Оморон поглотил все.
– Так он, получается… – Питер растерянно смотрел на карту.
– Да, в несколько раз больше, чем вся территория за Барьером. Чем весь ваш мир.
Питер ошеломленно вскочил и заходил по залу. За прошедшие две недели он узнал огромное множество вещей, но Инза постоянно удивляла его чем-нибудь новеньким.
Это был мир, полный чудес. Почти никаких болезней, жизнь длиной в сотни лет (у эр-ланов, конечно), летающие машины, гало-экраны, подчиняющиеся движениям руки и мысли. Общение на расстоянии с помощью специальных приборов размером со сливовую косточку – вставляешь в ухо и слышишь все, что говорит другой человек, будь он хоть на противоположном конце света…
Жадный до знаний, Питер забывал есть и спать. Он буквально разрывался надвое. Страшно хотелось проводить время с Полуликим, но с ним они обсуждали только техническую сторону современного мира, а Инза так интересно рассказывала об Омороне!
Хотя непринужденно общаться с Полуликим становилось все тяжелее. Башня небольшая, все на виду, не спрячешься. Глухой стук, с которым билось сердце Питера при каждой встрече с золотоволосым эр-ланом, одновременно ужасал и опьянял его. Он боялся появления Полуликого и боялся, что он не явится, боялся, когда он смотрел на него, еще больше – когда нет.
Если они сидели рядом за рабочим столом, аромат, исходящий от Полуликого, кружил Питеру голову и сбивал с мысли. Он мечтал поцеловать даже не пальцы, ловко орудующие тончайшими инструментами – так далеко он заходить не дерзал – нет, прикоснуться бы губами к золотой пряди, лежащей на плече Полуликого. Опуститься перед ним на колени, пропустить это струящееся золото между ладоней и целовать, нежно, благоговейно. За это и жизнь отдать не жалко.
Обостренным чутьем человека, не слишком популярного среди соплеменников, Питер ощущал бесконечное одиночество Полуликого. Того явно изумлял сам факт, что с ним не только хотят говорить, но и живо интересуются его изобретениями. Питеру же постоянно чудилось, что он перегибает палку с выражением восторга, что любому это покажется странным и фальшивым. Но Полуликий, похоже, все принимал, как есть – его полная неискушенность в общении с людьми пробуждала в сердце Питера сострадание и огромную нежность.
Однако была и другая сторона – терзаний Питера Полуликий тоже не замечал. Любой человек, увидев, как собеседник краснеет, бледнеет и вздрагивает при малейшем соприкосновении, давно бы сделал правильные выводы. А Полуликий спокойно продолжал рассказывать, как создать тот или иной прибор, терпеливо посвящал Питера в разные технические тонкости.
При этом его скованность и напряженность исчезали, плечи расправлялись, синие глаза вспыхивали воодушевлением. Он забывал обо всем и смотрел Питеру прямо в лицо, словно в мире микросхем и механизмов внешность не имела ни малейшего значения. Собственно, так оно и было.
Питер стал чуть лучше понимать Полуликого, когда узнал, что настроение эр-ланов отражается на их запахе. Обычно они это легко контролируют – как и все функции своего тела. Но Полуликому и тут не повезло.
В спокойном состоянии он пах очень приятно – примерно как теплая сладкая выпечка или какие-то неизвестные Питеру цветы. Сильное чувство – волнение, страх или печаль – моментально все меняли, хотя отталкивающих или неприятных запахов в этой палитре, похоже, вообще не водилось. Потом и грязью от него тоже никогда не пахло.
Однако стоило в разговоре коснуться эр-ланов или жизни в Омороне, в ноздри Питеру врывался запах меди, столь отчетливый, что он почти чувствовал ее привкус на языке. Полуликий мгновенно закрывался и отворачивался. Питер словно натыкался на невидимый барьер – приходилось либо созерцать золотистый затылок собеседника, либо срочно придумывать новую тему для обсуждений.
– Да-а, тут ничего странного нет, – заметила Инза, когда Питер как-то упомянул об этом, – не хочет, чтобы ты его жалел. Клан Лэ отдал его на воспитание в сегийскую семью, а те… ну… они, конечно, нормально к нему относились…
– Нормально! – встрял Питер. – Даже имени не дали!
– Не имели права, тут без претензий. Просто Полуликий, он… ну, диковат малость. Да ты сам видел. В детстве, наверное, сидел тихонько в уголке, никто и внимания на него не обращал. Опять же, эр-лан все-таки, хоть и изгой. А мы, сеги, эр-ланов в основном по галику видим, – Инза пригубила своего адского пойла – Питеру больше не предлагала, да он и не просил, – никто, небось, и не знал, с какой стороны к нему подступиться. Ни мамы, которая тебя потискает, по головке погладит, скажет, какой ты классный, ни папы, который всему научит, поболтает с тобой по душам. Поэтому у него на уме только одно.
– Что? – машинально спросил Питер, вспоминая, тискала его мама или нет.
Инза сделала широкий жест рукой с зажатой в ней металлической бутылью.
– Возвращение к «прекраснейшим». Он носит цвета клана Лэ, синее с черным – без вышивки только. И прическу, как у них. Считает себя эр-ланом… несмотря ни на что.
Они помолчали. Питер представил, как маленькая фигурка с завязанными в
