заикаясь от возмущения, пересказала про паланкин и шест. — Просто замечательно!
— Чего в этом замечательного?!
— Так мы же этого и хотели, — снисходительно сообщила она.
— Этого?..
Става закатила глаза и прицокнула языком.
Лунные явно замешаны, — недовольно поясняла она, крутя в руках карточку и разве что не пробуя её на зуб. Среди лунных кто-то по меньшей мере в курсе, а вероятнее всего — участвует напрямую; это совершенно ясно. Но в хрустальный дворец нет ходу никому из Службы, или из Сыска, или даже из самой Комиссии по запретной магии, потому что лунные всегда выше любых обвинений. И если мутных колдовских ребят ещё можно как-то разрабатывать через социальные контакты и прислугу, то к лунным нет совсем никакого доступа.
Обращались ли к тем лунным, что сотрудничают с Комиссией? О да, разумеется! Вот только знаете, что он сказал? Что «эту проблему может решить Усекновитель». И ушёл из глаз, можете себе представить!.. А другие лунные? Какие такие другие лунные? Вы что же полагаете, что их в Комиссии много?..
Словом, расследование зашло не то чтобы в тупик, но заметно осложнилось. Оттого и Става стала злее обычного, а среди высокого начальства, по её словам, обсуждалось даже, не следует ли объявить эвакуацию, но ограничились пока усиленной тренировкой экстренных служб.
А теперь у нас есть свой настоящий лунный! Ну, почти настоящий, но дети Луны считают его в общих чертах таким, как они сами. Он может покрутиться там, понаблюдать, позадавать вопросы. Плохо, конечно, что Дезире не оперативник… и врать он не умеет… но работаем, как обычно, с тем, что имеется.
Если бы он заявился во дворец сам и просто так, это было бы очень подозрительно. Потому что — ну вы посмотрите на исторические заметки, где видано, чтобы Усекновитель наносил светские визиты по своей воле? Совсем другое дело, если его пригласят!..
Поэтому в катакомбы под университетом, где чернокнижники, оказывается, сбывали какие-то свои запрещённые товары, Дезире ездил в обстановке строжайшей секретности: Става тогда заехала за ним в гражданском и неприметном, а вместо привычного грязного автомобиля у неё был фургон с рекламой оконной компании. И самого лунного одели в какие-то странные тряпки, так, что и я бы не признала.
А вот по городу мы гуляли сами собой. И Дезире сверкал своими синими глазищами и высился над толпой. И целовались мы в саду с какими-то статуями, и кто знает, кто смотрел их глазами…
Потому что больше, чем что-либо ещё, дети Луны — любопытны. И, конечно, они никак не могли пройти мимо того, что поглядеть на спящего рыцаря, который зачем-то проснулся.
— Плохо только, что так поздно, — мученически вздохнула Става.
И, вопреки этому «плохо», потёрла ладошки, как довольная муха.
Солнцестояние — и Чёрный Полдень, в честь которого в планетарии всё-таки сделали отдельную программу, — выпадал на понедельник. Между праздником в хрустальном дворце и вероятным ритуалом было меньше двух суток — преступно мало для того, чтобы предпринять что-то, даже если у Дезире действительно получится что-нибудь узнать.
— Мы не складываем все яйца в один мешок, — пренебрежительно фыркнула Става в ответ на моё беспокойство.
И пояснила: всю эту неделю до праздника Службе будет ещё, чем заняться. И нет, тебе, гражданочка, будет лишним слышать, чем именно.
— Надо узнать, — всполошённо сказала я, — может быть, есть какие-то другие праздники? Может быть, его могут пригласить пораньше?
— Посмотрите-ка, — Става глянула на меня с деланным восхищением, — яйки куру учат!
Праздников никаких других не было. Хрустальный дворец стоял над рекой, прекрасный и удивительный, — и большей частью совершенно пустой.
В Службе не были даже уверены до конца, что делегация действительно в нём живёт; в конце концов, лунные не нуждаются во сне так, как люди, и могли бы просто шляться по городу туда-сюда сутками напролёт.
— Так может быть, — у меня вспотели ладони, — они и на эти… как их там, пески… тоже не придут?
— Засиженное яичко…
— Да отстань ты уже со своими яйцами!
Става показала мне язык, а мне нестерпимо захотелось её стукнуть, так, как в детстве хотелось треснуть Гая — чтобы вокруг головы полетали птички. Лет в десять Гай бывал совершенно невыносим, да и я тогда была куда взбалмошнее, чем теперь.
— Придут, — твёрдо заявила Става.
Вечер поющих песков был, по словам Ставы, большим делом: послушать собиралось много-много лунных. Там непременно будут телесно все те, кто успеет добраться до города, а кто не успеет — заглянет глазами.
— Откуда ты знаешь всё это? Это же лунные, они же…
— Я много читаю, — отбрила Става.
— Про лунных?
— Про разное. Так вот, если отбросить все глупые возражения и эти ваши хаханьки, дело обстоит вот каким образом…
И маска смешливой девчонки снова ссыпалась со Ставы, как луковая шелуха. А из-под неё выглянуло что-то жутковатое, хищное, которое только и умело, что строить хитроумные планы, в которых никому кроме самой Ставы не отводилось роли краше пешки.
Она даже раскрыла свой блокнот, перелистнула и потыкала пальцем в навороченную схему из нескольких дюжин имён. Потом — споро начертила поперёк пустого разворота табличку с расписанием и тем, кого и где в это время можно попробовать расспросить. Вот, например, до заката…
У меня от всего этого быстро разболелась голова, а Дезире склонил голову скептично:
— На лунном празднике никто не станет сверяться с табличкой.
А когда Става опять заладила что-то про «подготовку к внедрению», отмахнулся:
— На месте разберёмся.
— Погодите-ка, — опомнилась вдруг я. — Дезире нужно во дворец под благовидным предлогом, и там он что-нибудь поймёт, хорошо… а я? Мне туда зачем?
— Тебя в плане не было, — согласилась Става. — Слушай, лунный, а с чего она вообще им сдалась? Или что же, эта золотая — ревнует тебя к каждому столбу?
— Шивин очень любопытна, — дипломатично сказал Дезире.
— Но ты с ней спал, да?
Я залилась краской, а лунный так крякнул, словно воздух застрял у него не в том горле и там лопнул.
— Луна миловала… мы с ней были знакомы, когда я ещё был… когда я ещё не был Усекновителем.
Несколько мгновений они со Ставой разглядывали друг друга. У Ставы в голове явно вертелись шестерёнки, желающие знать всё и обо всех (и чем более компрометирующего, тем лучше): в Ставе иногда просыпался полицейский, и тогда всем мгновенно хотелось, чтобы он уснул обратно, желательно — навсегда.
О чём думал Дезире, я не знала, но зато вспомнила о другом и пискнула жалобно:
— Так я наверное… не пойду?
— Вообще, ты тоже пригодишься, — задумчиво проговорила
