в покинутом водой колодце.
– И где он тогда? – кроша звуки, выплюнула Йонг. – Скрывается от меня вместе с Нагилем?
Голос всё ещё слушался её плохо, иногда она исходила на шипящие и плевалась, точно змея, но с каждым днём к ней возвращались её тело и её дух. Йонг ждала момента, когда восстановит в себе – себя – полностью, и тогда намеревалась явиться к Нагилю и потребовать от него ответы на все вопросы. Даже те, которые не предполагала, что будет ему задавать.
– Он… – Чхонги и Юна покосились друг на друга, ища поддержки, и Йонг почувствовала, как что-то холодное и чужое касается её груди. Ожидание дурных новостей.
* * *
Она упрямо шла не разбирая дороги и наталкивалась на всех воинов, но не видела среди них скрытного командира. Дочери следовали за ней, пытаясь задержать: «Сыта-голь! Госпожа Сон Йонг! Остановитесь!», – но Йонг не слушала их. Да и как бы она могла, зная, что Ли Хон покинул лагерь добровольно ради…
Думать об этом было так больно, до сухого отчаяния больно, что Йонг закричала бы, не запнись она в дверях. Она вывалилась за порог, но упасть не успела: её поймали две руки – одна горячая, как жерло вулкана, вторая ледяная, как вершина горного хребта.
– Вы должны лежать и набираться сил, госпожа Йонг.
Йонг вскинула голову – в ореоле солнечного света, закатного оранжево-алого, стоял Мун Нагиль и держал её за руки. Йонг невольно всхлипнула, в горле заклокотали злые слёзы; она открыла рот, чтобы сказать, какой же он дурак, но не сумела ни слова выдохнуть. Вдохнула его кисло-горький запах и упала ему на грудь с яростным воем.
– Госпожа… – охнул Нагиль и присел на колени, утягивая Йонг за собой. Она била его слабыми руками по плечам и груди и шипела сквозь стиснутые зубы, вся боль, все бесконечные сомнения и всё ожидание сконцентрировались в этом шипении. Йонг пыталась что-то сказать, но не могла, будто снова превратилась в змею, будто разбух язык.
– Зачем ты отпустил его!.. – задыхаясь, просипела, наконец, она. – Нам надо, мы должны… Надо вернуть его, Нагиль, его же убьют!..
– Сон Йонг… – выдохнул Нагиль. Он медленно поднял её на ноги, Йонг повело и повалило прямо на него – он прижал её к себе, не давая упасть. – Вы зря поднялись с постели так скоро. Я отведу вас обратно.
Йонг не могла идти, продолжая упираться, и Нагиль поднял её на руки – такие разные, одна горячая, другая холодная – и занёс обратно в дом под причитания Дочерей.
– Капитан, мы не хотели её волновать…
– Командир, она спрашивала и спрашивала, и нам пришлось рассказать…
Нагиль кивнул им, бросил через плечо: «Спросите, когда освободится Чжихо», – и унёс Йонг обратно в покои, где очертания четырёх стен, небольшого стола и лавки уже впечатались в обратную сторону её век хуже оттисков на храмах стихий.
Йонг почувствовала лопатками, а потом и всей спиной деревянные доски под грубой простынёй и тонкой подушкой, набитой рисовым зерном будто забавы ради, и выпуталась из рук Нагиля.
– Сон Йонг, вы…
– Ужасно себя чувствую, – прервала его Йонг. Голос всё ещё клокотал и сбивался на хрип, пришлось сглотнуть густую вязкую слюну и сделать несколько рваных вдохов.
Нагиль не нашёл стула, а сесть рядом с Йонг побоялся – и сел прямо на пол. Хорош командир, невольно подумала она, в нём теперь живёт два дракона, а её он до сих пор… боится?
– Ли Хон в самом деле ушёл с Рэвоном? – спросила она, едва Нагиль поднял к ней внимательный взгляд. Его глаза светились – один привычным красным, другой – блёклым оранжевым.
– Да. Ушёл.
Йонг сцепила пальцы на жёсткой ткани простыни и тут же почувствовала, как мелкие занозы с перил впиваются ей в ладонь.
– Мы обменяли его на вас, я… – Нагиль запнулся, облизнул высохшие от дыхания губы. – Я должен был так поступить, иначе Рэвон мог…
– Они его не убьют, правда же? – перебила Йонг. Нагиль оправдывался, и все слова срывались с его языка и падали вниз, между ним и Йонг, и разбивались в сухую пыль – неправильные, не его слова, будто нашёптанные виной и совестью, что и без того диктовали ему правила жизни. – Мун Нагиль? Ты не отдал бы им принца, если бы не знал, что его жизни не будут угрожать. Верно же?
Он кивнул.
– Ли Хон представляет ценность, пока жив, – согласился он, но говорил это нехотя, словно уговаривая себя. – Его не тронут… если он сумеет договориться.
Он сумеет. Ли Хон был откровенно слабым воином и плохим защитником даже для самого себя, но умел заговорить любого и обворожить почти каждого. И всё же…
– Я не должна была, – заговорила Йонг и сбилась. Вновь стало боязно смотреть на Нагиля, понимая, какую боль причинила ему ещё и тем, что заставила делать выбор. Понимая, что он выбрал её. – Я должна была сидеть тихо и никуда не ходить, оставаться под присмотром Вонбина, тогда он бы не…
Она села, подтянула колени к лицу и уткнулась в них, пряча рваное дыхание. Стало душно и тошно, слёзы, что копились в ней бесконечно длинными днями, застилали теперь глаза, и Йонг зажмурилась, попытавшись остановить их. С губ сорвался хриплый стон, тише, чем прежде, но болезненнее в тысячи раз.
Нагиль молчал – был обескуражен и откровенно не знал, что ему делать со стонущей госпожой.
– Вонбин погиб, защищая вас, – тихо произнёс он, – и в этом нет вашей вины, госпожа Йонг.
Йонг не смогла ответить – открыла рот и наконец-то заплакала. Слёзы катились по лицу градом, рвали нутро, в грудь словно воткнули калёное железо и ковыряли им лёгкие, и выворачивали наизнанку кожу и кости.
– Какая разница, погиб он из-за меня или за меня, важно то, что он умер! – сипела Йонг яростно. – Никто прежде не умирал, защищая меня, никто не отдавал свою жизнь за мою, это так… неправильно, Нагиль. Так неправильно.
Нагиль заговорил после длинной паузы, заполняемой всхлипываниями Йонг, и на этот раз голос его звучал уверенно, твёрдо:
– Нет, госпожа. Это больно и несправедливо – да, это так. Но не неправильно.
Йонг вскинула голову и посмотрела на Нагиля сквозь крупные плотные слёзы. Он потянулся к ней, осторожно коснулся рукой скулы. Йонг кожей чувствовала, как дрожат у него пальцы.
– Мы не можем решать за других, как им жить и как умирать, – сказал Нагиль тихо. – Мы не выбираем их судьбы. Вонбин следовал моему приказу защищать вас – и
