семейная тайна. Где-то жил еще один муж и отец, который надеялся, что его женщина когда-нибудь вернется, а тем временем ее тело покоилось в торфяном саркофаге, как в хрустальном гробу, почти в первозданном виде. Муж смог бы достойно похоронить жену, но заодно узнал бы, что перед смертью она была накачана наркотиками и зверски изнасилована. Да, конечно, он имел законное право это знать и распоряжаться такой информацией в силу собственных принципов и душевного здоровья. И Илья мог найти способ донести ее до близких, не рискуя собственными тайнами.
Но он выше всего ценил практическую пользу, и ему досталось не право, а обязанность что-то делать с этой информацией, хотя он никого об этом не просил. Поэтому он сделал то, что счел единственно целесообразным, — положил клочок в пустую консервную банку, завалявшуюся еще с лета, и поджег. Илья никому на свете не желал узнать то, что услышал в этих стенах от Светы, тем более мужу погибшей и другим родным ей людям. А если этот незнакомый ему мужчина захочет когда-нибудь начать личную жизнь с чистого листа — так в этом обычно и живые жены не помеха.
Прикурив от взметнувшегося пламени, Илья снова открыл дверь и задумчиво присел на пороге. О Свете и остальных женщинах он уже не думал, внутри все еще болело, но понемногу успокаивалось. Вокруг снова пахло лесом и немного — спящим морем, таким холодным, суровым и родным. Затягиваясь очередной раз, Илья подумал, что потом придет весна и им с Яном уже станет легче. А то, что произошло за эти дни... Никто ничего не узнает, потому что здесь живут духи природы, в этих водах обитает бессмертный ижорский змей, и они никогда не оставят без защиты правнука старой лесной ведьмы, ее утешение и гордость. Может быть, грядущим летом кто-то и выловит в заливе прядь черных волос или длинный женский ноготь, но на берегах Ингрии чего только не находят!
Неожиданно начался снегопад, рыхлые хлопья падали на его голый торс и тут же осыпались белым песком. За обманчивым зимним умиротворением таился новый буран, залепляющий прохожим глаза, перекрывающий дыхание, отрезающий пути. И в этом нарастающем природном гуле до Ильи доносился раскатистый смех Маахиса, безмятежное кряхтение Котихальтиа, хмельное посвистывание Саунатоннту, лукавый шепот Накки. Хозяева и хранители дикого севера, на который неумолимо надвигались городские застройки и людское неверие, блуждали где-то рядом, приплясывали, улыбались, подмигивали, хлопали по плечу. Понемногу их смех переходил в отчаянный хохот, который отзывался шквалистым ветром, покачивающим сосны и подымающим снежные волны.
Вдруг Илью будто что-то решительно, с силой толкнуло в бок, так что он даже ненароком уронил сигарету в снег. «Уходи домой, Велхо!» — бесцветно прошелестел чей-то голос, слившийся с бушующим воздухом. Он так и не разобрал, кто с ним говорил, но снежная буря и впрямь надвигалась и приходилось поторапливаться.
Когда Илья вошел в дверь, Кави подскочила, досадливо тявкнула и принялась тереться о его ноги, будто кошка. Он погладил ее и сказал:
— Ну что ты недовольна? Из-за того, что тебе больше мяса не досталось? Прости, сейчас не время. Между прочим, я и сам уже порядком проголодался, так что давай собираться в дорогу.
Вообще Илья поначалу думал, что Кави останется в родном лесу, но она вызвалась проводить его до безопасных мест. Свою сумку с ценными вещами он заранее спрятал в кафе, а ненужное без сожаления оставил в коттедже. До первой электрички оставалось меньше часа, и они успели сесть в почти пустой вагон перед самым разгаром метели. На Илью тут же накатила дикая усталость, и подложив сумку под голову, он впал в болезненную дрему. Кави устроилась под лавкой и тоже поспала. За окнами проносились полудикие края, сейчас похожие на неспокойное белое море, хлопья снега липли к стеклу, а ветки порой так и норовили разбудить пассажиров своим стуком.
С пересадками они добрались до желанного берега Финского залива, где Илья тепло простился со своей подругой — впрочем, он был уверен, что им еще суждено увидеться. Ему захотелось устроить Яну сюрприз и он пока не стал звонить ни ему, ни матери. Разместившись на попавшейся по пути базе отдыха, Илья наконец вволю выспался и помылся, а потом в ближайшем городке купил кое-что из одежды и сходил в парикмахерскую.
Заодно он решил позвонить Володе и вкратце изложил все, что случилось за последние дни, утаив совсем немного. Илья сказал, что даже после смерти Лены хотел разобраться с мутными делами в общине, но когда девицы стали вести себя неадекватно и калечить друг друга, решил убраться подобру-поздорову, а куда девалась Сония, вообще не знал. Если у друга и возникли какие-то подозрения, он ничем их не выдал и после паузы произнес:
— Вот и правильно, Илья, они уже получили по заслугам, а тебе надо себя поберечь. Жизнь-то продолжается, и ты сыну нужен. Я тебе, конечно, соболезную, что с Леной так вышло, но вам теперь все-таки будет легче, прости за прямоту. Над тобой же все эти годы дамокловым мечом висело, что она когда-нибудь явится и ничего хорошего не принесет. А теперь все, отстрелялись, и хватит с тебя мучений. Мужик ты сильный, справишься.
— Спасибо, Володь, все ты верно говоришь, — вздохнул Илья. — Я уже понемногу привыкаю, осталось только Яна увидеть, а там...
— Вот именно, надо позитивно мыслить. Знаешь что, давай в следующие выходные встретимся, я как раз Альке обещал, что погуляю с девчонками, пока она к своим родственникам съездит. Ну там, на каток сходим, в кино, пиццы поедим... Вот и ты с Яном присоединяйся, Юрку тоже позовем, возьмем детенышей в охапку и устроим день непослушания. Давай-давай, тебе надо развеяться!
— Присоединимся, конечно! Когда мы от такого отказывались? — невольно улыбнулся Илья. — Да, Володя, ты никому не успел сказать про эту историю?
— С ума сошел? Нет, конечно, я ничего без твоей отмашки не собирался делать! А уж теперь вообще не было никакой истории, ты мне ничего не рассказывал, а я не слышал. Ты все понял, Лахтин?
Жизнь понемногу возвращалась, оборачивалась солнечной стороной, хоть на улице и лежал снег. Илья вспомнил все ее звуки и ароматы, похожие и в мегаполисах, и в таких маленьких уголках, которые зимой будто совсем отрезаны от остального мира. Даже когда в Питере начинается унылая оттепель, пахнущая выхлопными газами, возле залива легко дышится, а сосны все еще покрыты нежной изморозью. Прошлое осталось
