не нужна?
– Да, но ты же не думаешь, что я сразу заставлю тебя трудиться? – говорит Корнелия, усмехаясь. – Я здесь, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.
– Никакой работы. – Отто грозно тычет в нее пальцем. – Никаких новостей. Не раньше, чем она полностью выздоровеет.
– Новостей? – Я прижимаюсь к Отто, одна его рука обвивает мои бедра, и я льну к нему всем телом. – Каких новостей?
– Нет. Нет, – говорит он с едва различимым упреком. – Нет, пока тебе не станет лучше.
– Я сойду с ума, если ты захочешь оставить меня в доме одну на несколько дней и не дашь ни с кем пообщаться.
Кажется, он осознает абсурдность своего требования, но вздыхает и говорит только:
– Если ты уверена.
Я касаюсь его подбородка, провожу большим пальцем по его пухлой нижней губе. Его присутствие воодушевляет меня. И дело не только в том, что он здесь – он здесь ради меня, и он действительно хочет оградить меня от страхов, от тяжести ответственности.
Якорь. Защитная стена. Тихая гавань.
Он приводит меня в восторг. Как я могу им не восхищаться?
– Спасибо, что заботишься обо мне, – говорю я, и мои слова звучат бодро, потому что я чувствую, как ноша с моих плеч спадает. – Чем я заслужила тебя?
– О, присматривать за тобой – это в буквальном смысле его призвание, – с усмешкой замечает Корнелия.
Я перевожу глаза на нее. Отто внезапно краснеет, на его щеках появляются розовые пятна, а мой взгляд становится хитрым.
– Что происходит? – напираю я.
Корнелия подмигивает.
– Я дам ему все объяснить самому. Но рада видеть, что ты на ногах – не торопись, чемпион. Не хочу, чтобы ты возвращалась к работе, пока не поправишься.
Я тянусь к ней, открывая рот.
Я должна рассказать о том, что показала мне Хольда. Она заслуживает того, чтобы знать. Мы могли бы вместе выработать стратегию, разделить ответственность…
Но Корнелия быстро сжимает мою руку.
– Позже, чемпион.
И я верю в это. «Позже». Верю, что у нас будет это позже, что она будет ждать, чтобы разделить ношу со мной.
Корнелия возвращается к выходу, где Лизель оживленно разговаривает с Бригиттой и Алоисом.
Я снова смотрю на Отто:
– О чем она говорила?
Рука Отто скользит по моей спине.
– Совет согласился возродить церемонии связующих чар. Начиная с нас, – говорит он, и его голова склоняется ко мне, дыхание овевает мое лицо. – Я твой воин, Фридерика Кирх. Если ты согласна.
У меня перехватывает дыхание.
После всего, что произошло, мысль, чтобы принять связующее зелье, вызывает сомнения.
Но все сомнения сходят на нет, когда я вижу, как Отто заглядывает в мои глаза, его взгляд такой открытый, нетерпеливый, полный желания, что у меня перехватывает дыхание. И хотя рядом другие, сила его присутствия поглощает меня, и весь мир исчезает, так что есть только он, только я, только его губы, когда я выгибаюсь ему навстречу.
– Да, – шепчу я, чувствуя головокружение от его вкуса. – Да, я согласна. – Но я останавливаюсь и отстраняюсь. – Ты знаешь, каково быть связанным со мной? Во что ты будешь втянут – в борьбу с лесным народом и богинями? Это больше не твоя битва.
Отто кладет руку мне на затылок, и на его лице появляется довольная улыбка, прежде чем я успеваю задуматься, есть ли у него вообще сомнения на этот счет.
– О Liebste, ты же понимаешь, что это всего лишь формальность, правда? Я был полностью очарован тобой с того момента, как узнал, что ты съела всю еду в моем доме-крепости.
Я отшатываюсь.
– Это… это момент, когда ты влюбился в меня?
Он ухмыляется.
– Выбирая из всего, что произошло между нами, – заикаясь, произношу я, – я не могу поверить, что ты выбрал именно это воспоминание… Триединая, спаси меня, что за охотник.
– Что?
– Есть много вариантов получше, которые ты мог бы выбрать! – Но я также ухмыляюсь, ничего не могу с собой поделать, в его объятиях по моему телу пробегают мурашки. – Например, тот момент, когда ты обнимал меня после моего ночного кошмара?
– Да?
– Это было гораздо романтичнее, чем еда.
– Ну, когда ты это так говоришь…
– Или день на рождественской ярмарке, или любой из тех моментов на лодке, или…
Целуя, он заставляет меня замолчать.
– Бери то, что я даю тебе, hexe, – говорит он, прижимая меня ближе. – А я даю тебе всего себя, навеки связанного с тобой. Я твой.
Поцелуй.
– Я твой.
Еще один глубокий поцелуй.
– Я твой.
Я отдаюсь его ласкам. Одновременно побеждаю и проигрываю, когда уступаю ему, и знаю, что однажды он уступит мне, и в тот день мы узнаем, чей триумф слаще, кто лучше стоит на коленях перед другим.
Но сейчас я сдаюсь ему.
Это обещание.
Это начало.
Я позволяю им отвезти меня в Трир.
Как же они боятся меня, трусы. Но правильно делают. Я не просто контролировал их тела, я завладел их сознанием. Я шепотом повторял им их грехи и радостно наблюдал, как они шарахались от меня, как стыд разжигает их страх, так и должно было быть.
Когда открывают дверцу тюремной повозки, которую они сопровождали всю дорогу из Баден-Бадена в Трир, идет снег. Я моргаю от яркого света.
Ах, родина.
Мы проходим мимо обгоревших развалин, оставшихся после мятежей, последовавших за предательским поступком моего бывшего капитана. На улицах выставлено теперь больше охраны, окна заколочены. Приближается зима, и снег гасит пламя восстания. Скоро все это будет забыто. В другое время, возможно, подобное вызвало бы сопротивление.
Но теперь я вернулся.
Перед собором уже сложен костер. Собрались жители города. Без сомнения, слухи разнеслись задолго до моего появления – о комманданте хэксэн-егерей, которого везут, чтобы сжечь.
Я блаженно улыбаюсь им.
– Сюда. – Дерзкий молодой охотник дергает меня за цепь, и я, спотыкаясь, направляюсь к главному входу в собор. Этот Йоханн доставлял мне неприятности. Но и у него есть свои слабости.
Если бы только я овладел Отто раньше. Я бы знал о его предательстве. Я мог бы использовать его до того, как он разрушил мою милую тюрьму.
Но опять же, если бы Отто не осуществил свои глупые планы, он никогда бы не нашел мою сестренку.
Уголки моих губ растягиваются в улыбке, и я не пытаюсь ее скрыть. Мне нравится, как моя улыбка заставляет охотников, «стерегущих» меня, ежиться.
– Должно быть, я вызвал настоящий переполох, раз меня отправили прямо в кабинет архиепископа, – говорю я, когда мы входим в собор. – Какой же я
